- О, Боже мой! - простонала докторша. - Надо собирать вещи! Нас, наверное, возьмут, если загорится тюрьма, - и она стала нервно сдергивать с койки постель и запихивать ее в корзину. - Скорей! Скорей! За нами сейчас придут!
Дым становился гуще. В камере стало серо и душно.
- Я не хочу сгореть живой! Ма foi, nоn!1 - кричала француженка, вытаскивая из-под койки чемодан и швыряя в него в полном беспорядке пудру, платья, косметику, грязное белье.
- Зачем торопиться? Все равно они забудут про нас, - и красивая машинистка спокойно соскочила с решетки и не спеша стала укладываться.
- Нет, что вы говорите! Не могут они нас забыть!
- Где товарищи! Les camarads! - кричала француженка, бросаясь к дверям. Sapristi. Allons donc!2 - она стала с силой трясти дверь. - Oh, Mon Dieu! Товарищ, товарищ! Послушай!
Никого не было. Из камер стучали.
- Закройте окно! Мы задохнемся! - крикнула докторша.
Слышны были сигналы пожарных команд, рев автомобилей, крики. Весь этот шум, суета росли, преувеличивались в глазах заключенных, принимая ужасающие размеры. Естественная потребность действия в минуту опасности была пресечена. Мы были заперты. То и дело вскакивали на решетки, сообщая друг другу то, что было видно: бегущие пожарные в золотых касках, красноармейцы, работа пожарных машин.
По-видимому, работали три команды. Дым стал реже. Часть пожарных уехала. Я заняла наблюдательный пост на окне и не слыхала, как красноармеец мне что-то кричал со двора. Он снова закричал. Очнувшись, я увидела направленное на меня дуло винтовки.
- Слезь с окна, сволочь! - орал он во все горло. - Застрелю!
Я соскочила и захлопнула окно.
* * *
Проснулась ночью. Загремело в соседней камере, точно тело упало. Прибежал надзиратель, засуетились, забегали, подымали тяжелое, выносили. Мы вскочили и, прислушиваясь, старались понять, что делается за дверью.
Я не знала тогда, что в соседней камере умер от разрыва сердца Герасимов, когда-то давно живший у нас в доме в качестве репетитора моих братьев, товарищ министра народного просвещения при Временном правительстве.
* * *
Принесли хлеб, а кипятка не было.
- Что же кипяток? - спросила докторша.
- Водопровод испорчен.
В камерах заволновались, застучали в двери, заговорили более громкими, чем обыкновенно, голосами. Но протестовать не смели.
В уборную свели, а умыться не дали.
- Ну как это хлеб всухомятку жевать, - волновалась машинистка, тыкая пальцем в сложенные двумя небольшими столбиками шесть порций сероватого с мякиной и овсом хлеба.
- Дадут еще, водопровод починят и кипятку принесут, - успокоительно заметила докторша. Она почему-то всегда все знала.