В глубине зала, подпираемый двумя испещренными иероглифами пилонами, виднелся портал храма. Снизу доверху стены были расписаны яркими фресками. Взгляд Марии скользил по этому ошеломляющему скоплению изображений фараонов — огромных, ростом в десять раз выше своих подданных, цариц, вельмож, писарей и рабов, кораблей и колесниц. И все это было выполнено со знакомой ей трогательной неумелостью, со всей наивностью древнего художника, который не имел ни малейшего представления о законах перспективы. Вот в первом ряду изображен фараон в колеснице. Военачальники, которые стоят за ним, согласно канонам египетской живописи, нарисованы во втором ряду над его головой; воины, которые стоят позади всех, — в третьем ряду. И все они написаны так, что головы, руки и ноги изображены в профиль, а глаза и плечи — анфас, так, как изображали людей тогдашние художники и как повелевал канон жрецов. А пространство между изображениями военных и трудовых сцен было заполнено бесчисленными животными: ибисами, львами, шакалами, конями, быками, овцами, козами. И рядом с ним — кенгуру, эму и попугаи, лотосы, папирусы и эвкалипт — странная смесь флоры и фауны двух различных миров, Австралии и Египта.
Черный страж подтолкнул ее копьем, и она переступила порог. Ей показалось, что она потеряется среди этого леса колонн, снизу доверху испещренных иероглифами. По сторонам, на низких пьедесталах, высились многочисленные каменные фигуры; ее окружал весь пантеон египетских божеств — людей с головами животных: коровы, шакала, крокодила, львицы, барана, ибиса, сокола. У их ног лежали грубые статуи рыб и жуков-скарабеев. А из глубины, куда вела величественная колоннада, с пьедестала из полированного базальта на нее смотрело прекрасное лицо женщины, словно изваянное из живой плоти, расцвеченное красками, которые еще не потеряли своей свежести. У нее были полные, сочные губы, прямой греческий нос и большие теплые глаза из инкрустированного горного хрусталя, опушенные черными густыми ресницами. Голову венчал подобный царской короне, высокий головной убор, украшенный золотом и драгоценными камнями. Что-то в этом образе тронуло пленную девушку, что-то очень человеческое, теплое и близкое, так не вязавшееся с этим сборищем каменных холодных богов-полуживотных. Казалось, эта молодая голова мечтала о чем-то возвышенном и недостижимом или же припоминала, едва сдерживая слезы, что-то далекое, прекрасное и незабываемое, но ушедшее безвозвратно. И в сочных ее губах одновременно читались гордость, и горечь, и глубокая печаль. Такая человеческая печаль!