Это звучало как заевшая пластинка под стертой и скрежещущей иглой. Он напоминал мне какое-то дикое и больное животное, которое загнали в угол.
— А?.. А! — Казалось, он уже не мог избавиться от этих слов. Все, что ему оставалось, — это повторять их снова, снова, снова...
— Это отвратительно, сэр! Вы прекрасно знаете, что к вам должен был приехать мистер Бигелоу. Я слышал, как вы говорили об этом с миссис Уинрой.
— А? А-а!.. П-приехать... мистер Бигелоу? Приехать мистер... Б-биге... лоу?
Его спина коснулась двери.
В следующий момент он развернулся, бросился бежать и, споткнувшись, полетел с крыльца на землю. По дороге вниз он успел сделать полный кувырок.
— Боже мой! — Мистер Кендэлл включил лампочку над дверью. — О боже мой! Он, наверно, совсем убился!
Ломая руки, он кинулся на крыльцо. Я медленно вышел за ним. Но мистер Уинрой не был мертв и совсем не нуждался в моей помощи.
— Н-нет! — заорал он. — Н-Н-НЕТ!
Он встал на ноги, неуклюже заковылял к воротам, снова споткнулся и упал, но опять поднялся и, шатаясь, побежал по улице.
Мы смотрели, как он бежит посреди дороги. Размахивая руками, качаясь из стороны в сторону и выписывая ногами немыслимые кренделя. Бежит, потому что ему не оставалось ничего другого, как бежать.
Мне было его жаль. Но он должен был лучше выкрасить свой дом — этого я ему не мог простить. Но все-таки мне было его жаль.
— Прошу вас, не берите в голову, мистер Бигелоу. — Старик коснулся моей руки. — Просто он становится совершенно невменяем, когда много выпьет.
— Ясно, — сказал я. — Я все понял. Мой отец тоже много пил... Может быть, выключим эту лампу?
Я оглянулся через плечо. Из бара напротив вышла кучка парней, они глазели на нас.
Я выключил свет, и мы еще несколько минут постояли на крыльце. Он выразил надежду, что это происшествие не очень встревожило Руфь. Он снова пригласил меня в пекарню, но я отказался.
Он набил табаком свою трубку и нервно закурил.
— Не могу выразить, как я восхищаюсь вашей выдержкой, мистер Бигелоу. Боюсь, что я... Я всегда думал, что и сам являюсь человеком твердым и выдержанным, но...
— Так и есть, — сказал я. — Вы держались отлично. Просто вы не привыкли к пьяным.
— Вы говорите, что ваш отец... э-э... что он...
Странно, что я об этом упомянул. Я хочу сказать — тут не было ничего плохого, но это было так давно, больше тридцати лет назад.
— На самом деле я почти ничего не помню, — сказал я. — Это было году в тридцатом, я тогда был еще ребенком, но моя мать...
Мне всегда приходится врать насчет одной вещи. О моем возрасте.
— Цик-цик! Бедная женщина. Как трудно ей пришлось!