— Он был углекопом, — сказал я. — Работал недалеко от городка Мак-Алестер, штат Оклахома. Профсоюзы тогда ничего не значили, и вы, конечно, помните, что в эти годы была депрессия. Работу можно было найти только на незаконных шахтах, где не было никакого контроля. Копали на свой страх и риск...
Я замолчал, вспоминая, как это было. Вспомнил его сгорбленную спину и блеск в безумных от страха глазах. Вспомнил кашель по ночам, рыдания и вскрики.
— Он вбил себе в голову, что мы хотим его смерти, — сказал я. — Если мы проливали немного еды, или рвали одежду, или еще что-нибудь в этом роде, он избивал нас до полусмерти... То есть избивал меня, я хотел сказать. Я был единственным ребенком.
— Да? Но я не понимаю почему.
— Очень просто, — усмехнулся я. — По крайней мере, для него это было просто. Ему казалось, что мы хотим сгноить его в шахте. Чтобы он не мог оттуда выбраться. Мы нарочно быстро все изнашиваем и портим, чтобы он вынужден был оставаться под землей... пока его там не похоронят.
Мистер Кендэлл снова поцокал языком.
— Ужасно! Несчастный парень. Если бы вы могли ему помочь...
— Мы не могли ему помочь, — ответил я. — Но для него это не имело большого значения. Он должен был работать на шахтах, а если человек должен что-то делать, он это делает. Но легче от этого не становится. Наоборот, только хуже. Вы уже не смелый, не благородный, не бескорыстный и, вообще, совсем не тот, каким считали или хотели считать себя раньше. Вы просто крыса, которую загнали в угол. И ведете себя соответственно.
— Хм... Вы на редкость вдумчивый молодой человек, мистер Бигелоу. Значит, ваш отец умер от пьянства?
— Нет, — сказал я. — Он умер в шахте. Его завалило таким количеством породы, что труп потом откапывали целую неделю.
Мистер Кендэлл, посокрушавшись и поцокав еще некоторое время, все-таки отправился в свою пекарню, а я вернулся в дом. Не спеша пройдя через столовую, я заглянул на кухню.
Она склонилась над раковиной, повязав фартук, и отмывала целую гору посуды. Очевидно, миссис Уинрой накопила ее, пока девушки не было в доме, в придачу к другой грязной работе.
Я повесил на стул пиджак и закатал рукава. Взяв большую ложку, я начал скрести ею сковородку. Все остатки пищи я сгреб в одну сковороду и пошел с ней к задней двери.
Она не взглянула на меня, когда я вошел на кухню, и не смотрела на меня теперь. Но она заговорила. Торопливо и сбивчиво, как ребенок, который рассказывает стихотворение и старается поскорей его отбарабанить.
— Мусорный бак возле крыльца...
— Как, неужели у них нет цыплят? — спросил я. — Им надо завести цыплят и прикармливать их отходами.