— Хорошо, — резко ответил Крушенков. — Ты права. Я не доверяю ему. Я не сказал бы тебе этого, если бы…
— Если бы что?
— Если бы не знал, что он играет в свои игры.
Ничего конкретного он мне так и не сказал.
— Ладно, — сменила я тему, — что мне делать? Ты же представляешь, сколько я провожусь одна со всеми этими гаишниками, солдатами-курсантами. и студиозусами?
— Маша, — серьезно сказал Крушенков, — конспирация дороже. Давай не будем рисковать. Ты слышала страшную историю про то, как агенту язык отрезали?
— А потом застрелили?
— А может, наоборот — сначала застрелили, а потом язык отрезали.
— Сегодня я слышу эту историю третий раз. Сережа, ты можешь мне сказать, по чьей вине он погиб? Царицын как-то виноват в этом?
— Маша, неужели ты думаешь, что кто-то знает достоверно, отчего агент спалился? Будь это известно, виновника бы для начала выперли из органов, если не посадили…
— Послушай, мне надоели эти сказки ни о чем. Я ж у тебя не прошу заключение служебной проверки. Ты сам-то как думаешь? Меня интересует твое мнение.
— Я не могу обвинять кого-то, если я всего не знаю, — очень серьезно объяснил Крушенков.
«Ну да, конечно, — подумала я, — нашла у кого спрашивать, кто виноват?
Крушенков скорее язык себе проглотит, чем о ком-то плохо скажет, не имея на руках вступившего в законную силу приговора суда».
— И что же мне делать?
— Я готов тебе помочь. Давай завтра и начнем. Списки у тебя?
Я кивнула, подумав, что если Крушенков любезно подвезет меня на машине, то я могу ненадолго заехать в лагерь к ребенку, это все равно по дороге. И настроение у меня от этого серьезно улучшилось.
— А что ты будешь говорить напарнику? — поинтересовалась я.
— Придумаем что-нибудь, — махнул рукой Крушенков.
— О! Нам ведь еще надо осмотреть дачу Асатуряна и гильзы там собрать, — спохватилась я. — Может, это и скажешь Царицыну?
Крушенков поморщился.
— Тогда мы все равно сдаем информацию про молодого киллера.
— Черт, как тяжело работать, если никому ничего нельзя говорить, — расстроилась я. — Ну давай просто скажем, что надо осмотреть дачу Асатуряна.
На том и порешили.
Между прочим, Сергей пил уже четвертую чашку, и я поинтересовалась, не вредно ли так напиваться кофе.
— Может, у тебя неприятности? — спросила я. — Ты чем-то расстроен?
— Не обращай внимания, — ответил Крушенков.
С конспиративной встречи я поехала в прокуратуру. Поскольку мы договорились завтра с утра ехать по делам, мне надо было сегодня привести в порядок все остальные дела. Я провозилась до одиннадцати вечера, благо ребенок находился в лагере, и я была предоставлена сама себе. Но и к одиннадцати я еще не все сделала; оставаться в конторе мне было уже страшновато — Зоя с Горчаковым, пользуясь хорошей погодой, свалили купаться. Поэтому пришлось закрыть прокуратуру и забрать часть бумаг домой. Вот вечная проблема — как преодолеть самый страшный отрезок на пути домой: от двери парадной до двери квартиры. Даже ночью на улице мне не так страшно, как днем в своей парадной.