— Ну… За успех нашего безнадежного дела, — произнес он свой коронный тост, подняв стакан.
Я тоже подняла свою посудину и, поднеся ее к лицу, вдруг почувствовала из стакана совершенно неуместный в данной обстановке запах.
— Подожди-ка, — сказала я Кужерову, придержав свободной рукой его руку со стаканом, и он недовольно наморщился. Я снова нюхнула содержимое стакана и задала Сергею вопрос:
— Слушай, а почему оттуда, — я кивком показала на стакан, — пахнет так, как будто я ногти крашу?
— Ну-ка, — озаботился Кужеров, — дай понюхать.
Не выпуская из рук своего стакана, он взял мой и принюхался. Потом покачал головой и отпил чуть-чуть моего ликера. Посмаковав пробу на языке, он скривился и отставил стакан. Я, затаив дыхание, ждала результатов дегустации.
— Знаешь, Маша, — сказал он задумчиво, — не пей ты это лучше.
— А почему так пахнет? — приставала я.
— А потому что это подкрашенный ацетон. И я даже не уверен, что его подкрасили клюквой. Пей лучше водку.
— Да? — с подозрением спросила я. — А свою водку ты нюхал? Дай-ка!
Я отобрала у него стакан и понюхала. По-моему, она пахла точно так же, как и “ликер”, о чем я сообщила Кужерову. Но его измученный долгим воздержанием разум отказывался верить в такой облом. Он и нюхал содержимое стакана, а потом и бутылки, и пробовал на вкус, но даже его тренированный организм противился соединению с этим напитком. Тяжело вздохнув — и от этого протяжного вздоха у меня чуть не разорвалось сердце, — он отставил стакан и аккуратно завинтил обе бутылки.
— Может, чайку? — робко предложила я, сознавая всю неуместность безалкогольного напитка в данной ситуации.
Кужеров горестно покачал головой.
А когда я потянулась к бутылкам, чтобы выкинуть их в мусорное ведро, Кужеров неожиданно вцепился в них.
— Сергей! Что ты собираешься с ними делать? — подозрительно спросила я. — Ты хочешь, что ли, в ларьке деньги забрать? Так в чужом городе, ночью, можешь получить по кумполу. Я тебя не отпускаю.
Но по умоляющему взгляду опера Кужерова я поняла, что он замысливал иное. Он хотел тихо унести бутылки к себе и попробовать все-таки выпить ЭТО. Когда меня осенила эта догадка, я вцепилась в бутылки гораздо крепче Кужерова и остервенело потащила их к себе.
— Ты совсем обалдел, что ли? — крикнула я, прижимая к себе бутылки. — Конечно, у нас на кладбище теперь блат, но не до такой же степени…
В общем, вечер был безнадежно испорчен. Мы еще тихо посидели, уставившись в тусклую картинку в телевизоре, и я лихорадочно соображала, чем отвлечь Кужерова от черных мыслей, как вдруг он хлопнул себя по коленкам и неестественно бодрым голосом спросил, не испить ли нам, в самом деле, чайку?