- Пиво-водка есть? - спросил он вместо приветствия и, не дожидаясь ответа пошел на кухню, угощая по дороге Леру сухим кормом.
- Ты же знаешь, я не держу спиртное, - двинулся вслед за ним Анатолий. Днищев уже шуровал в холодильнике, доставая оттуда колбасу, масло и сыр, сдергивая свободной рукой куртку.
- Жрать хочу, со вчерашнего вечера ничего не ел, - пояснил он, выуживая из кармана брюк плоскую Фляжку коньяка и бросая ее хозяину. Молодец, поймал. Если бы разбил - я тебя убил. Что стоишь, как истукан с острова Пасхи? Тащи стаканы. Поневоле будешь коньяк пить, коли пива с водкой не дают.
Лера вертелась возле него, вставала на задние лапы и по-собачьи улыбалась. Днищев успевал одновременно резать бутерброды, гладить пса, болтать с хозяином, курить и, прижимая плечом телефонную трубку к уху, даже звонить кому-то. Два друга представляли собой полную противоположность. Днищев относился к физиологическому типу сангвиников, являясь одновременно и импульсивной и хладнокровной натурой, имея сильный, твердый, подавляющий других характер; а Анатолий Киреевский, наоборот, взирал на мир с меланхолической осторожностью, часто был просто созерцателем, погруженным в собственные думы.
Днищев привык сначала действовать, повинуясь своей интуиции; Киреевский - анализировать и размышлять, прежде чем совершить какой-либо поступок. Этим они и дополняли друг друга. Судьба свела их лет семь назад на какой-то вечеринке, где они оказались единственными из всех, вступившихся в защиту "русской идеи". Слово "патриот" было тогда самым ругательным. Повесить его на человека означало хуже, чем заразить СПИДом. Остальные гости на той вечеринке почем свет ругали "немытую Россию" и пускали пузыри от цивилизованного Запада. В Кремле еще не праздновали Хануку и не плясали "семь сорок", но смена курса была уже очевидна. Произошла ссора, переросшая затем в потасовку. Анатолий, мистически настроенный молодой человек, выросший среди книг, учебников и нотных альбомов, конечно же не умел драться, но Сергей Днищев, бывший боксер, отслуживший свое в морской пехоте, оставил после себя несколько разбитых носов и с десяток выбитых зубов, а потом, с хмурой улыбкой оглядев место боя и поверженных противников, увел Киреевского за собой. В дальнейшем, их приятельские отношения вылились в настоящую дружбу, тем более, что они сходились в главном: Россию надо спасать, иначе господа-демократы приведут ее пряником к давно вырытой могиле.
В жизни они занимались разными делами. Анатолий, окончивший факультет журналистики, поначалу устроился неплохо - в "Московские новости", но очень скоро почувствовал свою несовместимость тамошней средой и форшмачным духом. Сунувшись, ради любопытства в "Известия", он понял, что фигура Игоря Големского будет еще пострашнее и позловещее Егора Иковлева - этот человек как бы возглавлял синклит демократических редакторов центральных газет и журналов, планомерно разрушающих основы государства. Словно по чьим-то получаемым извне приказам, они с яростью набрасывались то на армию, то на тысячелетнюю культуру, то на православные традиции, то на науку и образование, то на историю России, оплевывая все и вся, марая черной краской светлые страницы, возводя предательство в подвиг и смешивая подлинных святых и героев с грязью. В этом ряду особенно выделялись "Огонек", "Московский комсомолец", "Знамя", "Комсомольская правда", телепрограммы "Взгляд" и "Пятое колесо". Усерднее других отрабатывали свои серебряники и чечевичную похлебку именно те, кто при Советской власти пользовался всеми привилегиями, строил свою жизнь на воспевании коммунизма - бездарный поэт Кородич, создатель многотомной "Ленинианы" Иковлев, хитрый Макланов-Фридман, другой Иковлев, похожий на сома, выброшенного на берег, прошедший стажировку в Колумбийском университете под наблюдением ЦРУ, Янаньев, Найкин. Шмилев, внучек Каменева - Афаназьев, да и Евтух-Гангнус, объездивший при "застое" весь мир, - всех не упомнишь. А подтявкивали им юные комсомольцы, вроде растлителя Павла Гасева и Лябимова с Лястьевым, в которого в конце концов попала пуля, выпущенная им же самим с экрана телевизора.