"Редактировать. Сокращать. Договор." - впервые эти слова, которые сопровождали меня потом то в реальности, а то в мечтах и в кошмарах всю жизнь, я услышал в тот день.
Прощаясь, Твардовский сказал:
- А Константин Александрович прав: читается ваша рукопись с интересом... Но сору там много. Дадим опытного редактора, поработаете как следует... - И вдруг прозрачно-голубые глаза, сохранявшие прохладную дистанцию, стали теплыми, близкими. - А знаете, Юрий Валентинович, моя жена заглянула в вашу рукопись и зачиталась, не могла оторваться. Это неплохой признак! Проза должна тянуть, тянуть, как хороший мотор...
Редактора для рукописи вскоре нашел сам Твардовский - Тамару Григорьевну Габбе. И должен сказать, что мне необычайно повезло и даже, точнее, посчастливилось с этим редактором. Тамара Григорьевна была близким другом Маршака, а Маршак был другом Твардовского, и в первые недели редакторства Александра Трифоновича в журнале, занятия, для поэта нового, Маршак - мудрый человек, искушенный в организации литературного дела, создавший когда-то в Ленинграде целую литературную фабрику по выделке детских книг, где, кстати, трудилась и Тамара Григорьевна Габбе - много и энергично помогал Александру Трифоновичу советами. Тамара Григорьевна рассказывала мне, что весною 1950 года Твардовский советовался с Маршаком по всяким редакционным делам очень часто. По-видимому, Маршак был тогда его главным советчиком. Он и рекомендовал Габбе.
Тамара Григорьевна, с которой во время трехмесячной работы мы очень подружились, признавалась мне, что вначале не хотела браться за редактирование: давно не занималась этим делом, утратила к нему интерес, да и своя литературная работа не оставляла времени (книги для детей, статьи, пьесы, среди них такая известная, как "Город мастеров"). Но Маршак настоял, говоря, что "Твардовский очень просит". Тамара Григорьевна решила посмотреть рукопись. Посмотрев, согласилась - рукопись ее заинтересовала. Рекомендации журнала - о них я тогда не знал, Тамара Григорьевна рассказала позже - были: сократить наполовину. Но это, кажется, был самый простой способ доработки рукописи.
Тамара Григорьевна оценила рукопись иначе: там не лишнее, а там не хватает. Надо углублять, мотивировать. По ее советам я написал почти три листа нового текста. Рукопись достигла двадцати трех листов. Редакторская работа по всей рукописи была проделана очень большая, но то было не мелочное перечеркивание фраз, не стрижка и не причесывание (в "Октябре", когда готовился один мой рассказ для какого-то мифического сборника, редактор всегда вымарывал слово "задумчиво" и писал "раздумчиво"), а насыщение смыслом. Тамара Григорьевна никогда не вписывала никаких своих слов и фраз. Она была, конечно, замечательный редактор, высочайшей квалификации, про нее говорили "лучший вкус Москвы", а еще раньше - "лучший вкус Ленинграда". (Впрочем, между ленинградской и московской школами редактирования существовало некоторое соперничество, что я обнаружил позже, когда работал с Софьей Дмитриевной Разумовской, тоже великолепным мастером своего дела.)