- Ну, оружие, допустим, у каждого свое.
- Это да, - согласился Голицын и, помолчав, осведомился: - Что пишут нового?
- Полный "совок". А где "совок", там и мусор... Хотя... Eat sheet. Millions flies cannot be wrong.
- Что-то надоела мне эта страна безошибочных мух, - желчно молвил Голицын.
- Не переживай. Скоро ее не будет. Темницы рухнут. И свобода. Все рухнет.
- Опять каркаешь? Может, хватит?
Да, однажды так уже было, четыре года назад, в 82-ом, в ущелье под Кандагаром, когда они от группы отбились и в засаду угодили. Тогда жизнь Голицыну и Стелле спасла "мертвая зона", которую образовали два округлых, громадных как галапагосские черепахи, валуна. "Духи" основательно засели шагах в пятидесяти впереди и методически кропили пространство свинцовой лейкой. Вокруг танцевали пыльные, пулевые смерчи, раскаленная каменная крошка рассекала лицо, ошпаренными псами визжали рикошеты... Потом дырявым шатром повисла тишина, после обвального грохота обстрела особенно тягостная. Привалившись спиной к валуну, как казак к теплому боку коня, Стелла щурясь, разглядывала скошенные скулы скал, заливаемые сумрачным солнцем, бессмысленным и беспощадным, как джихад. Она вспомнила, как вчера они наткнулись на разгромленную колонну. Обугленные, перекрученно-черные скелеты сожженных "КрАЗов" и "ЗИЛов", розоватый пар над сохнущими на солнце кровяными лужами и бьющий в ноздри резкий до слез запах жженой резины и горелого мяса.
От воспоминания об этом запахе что-то подкатывает к горлу, и все существо начинает судорожно выворачивать на подкладочную сторону. И все ароматы Аравии бессильны...
- Одного не пойму: как ты могла здесь оказаться? - заговорил Голицын неузнаваемым, словно выгоревшим голосом. - Из тебя такая же медсестра, как из меня медбрат.
- Почему это? - хмуро отозвалась Стелла. - Могу оказать первую и последнюю медицинскую помощь. Любому. Легко.
- Ну, это понятно... Другое непонятно: зачем надо было документы подделывать? Я ведь справочки наводил: не восемнадцать тебе лет, а семнадцать.
- А ты поделись этим радостным открытием с особым отделом, посоветовала Стелла ласковым голосом. - Глядишь, медаль дадут.
- Нет, правда, - не унимался Голицын, - что подвигло? Героической смерти ищешь в силу несчастной любви? - И он негромко пропел на мотив Окуджавы: - Я все равно паду на той, на недалекой, на афганской, и пионеры в белых гольфах склонятся молча надо мной...
- Пионеров боюсь, - ответила Стелла, и ее передернуло. - С детства самый мой горячо нелюбимый сон: мертвые пионеры-герои на снегу. И не я же их убивала, а вот сердечный насморк вызывает...