– Отличные ребята, – сказал он. – Я не понимаю, как они могли подобным образом обойтись с Лонвеллином. Непохоже на них.
– Факт остается фактом, – мрачно отозвался Стиллмен. – Они ненавидят всех, у кого не два глаза, два уха, две руки и две ноги, а также тех, у кого эти органы и конечности в неположенных местах. Они усваивают ненависть заодно с алфавитом. Хотел бы я знать почему.
Конвей предпочел промолчать. Он думал о том, что его прислали сюда, чтобы организовать медицинскую помощь, и что расхаживание по городу в весьма странном наряде мало способствует выполнению поставленной перед ним задачи. Пора приступать к настоящей работе.
Как будто снова прочитав его мысли, Стиллмен сказал:
– Нам лучше вернуться. Где вам будет удобнее, док, на базе или на корабле?
«Из Стиллмена, – подумалось Конвею, – вышел бы отличный адъютант».
– Пожалуй, на базе, – ответил он. – На корабле слишком легко заблудиться.
Вот так Конвей получил в свое распоряжение маленький кабинет с большим столом, на котором имелась кнопка для вызова Стиллмена и прочая, менее значительная аппаратура связи. В этом кабинете он делил свои трапезы со Стиллменом и в нем же спал – когда представлялась такая возможность.
Дни текли сплошной чередой, глаза Конвея покраснели от напряжения и бессонницы, Стиллмен подбрасывал все новые отчёты, которые Конвей обсуждал вместе с врачами-мониторами, находившимися как в столице, так и в провинции – к последним приходилось летать.
Отчёты большей частью его не касались, ибо посвящены были в основном чисто социологическим проблемам. Он читал их походя, из-за того, что они могли-таки чем-то пригодиться; иногда так и случалось, но чаще они лишь добавляли Конвею растерянности.
Начали поступать результаты различных анализов. Их немедленно пересылали на курьерском боте – одном из трех – в госпиталь, диагносту отделения патологии. Тот сообщал свои выводы на «Веспасиан» по гиперсвязи, а через несколько дней на стол Конвея ложились отпечатанные документы.
Конвей использовал также главный компьютер крейсера, вернее, те его блоки, которые не обеспечивали поддержку множества трансляторов, и постепенно план действий стал приобретать зримые очертания. Правда, всё равно выходила какая-то бессмыслица. Даже к конце пятой недели своего пребывания на Этле Конвей не мог сообщить Лонвеллину ничего утешительного. Тот, впрочем, не подгонял, поскольку являлся, вероятно, самым терпеливым существом на свете. Время от времени Конвей задавался вопросом, можно ли причислить к таковым Мэрчисон.