Так случилось это одно из чудес в моей актерской жизни.
У меня уже был опыт работы с Эфросом в телевизионном спектакле "Острова в океане" по Хемингуэю.
Анатолий Васильевич был чрезвычайно точен в своих указаниях и предложениях актерам, в мизансценах, в акцентах роли. Впечатление было такое, что он заранее все проиграл для себя, выстроил все кадры, даже всю цветовую гамму, и теперь осторожно, но настойчиво, и только по тому пути, какой ему виделся, вводил актеров в уже "сыгранную" постановку. Этот спектакль был сделан с актерами, но как бы без их участия.
В этом нет парадокса. Я знаю актеров, и прекрасных актеров, которые могут работать только под руководством, только по указке режиссере. Они выполняют его указания безупречно и талантливо, и зритель восхищается и точностью сыгранного характера, и мастерством исполнения, и продуманностью роли до мельчайших деталей Но случись что с режиссером или разойдись актер с ним по каким-то причинам, и все вдруг видят, как такой актер беспомощен, как неразумен в своих решениях. Значит, он был просто талантливым ведомым.
А есть другие актеры: при полном согласии и взаимопонимании с режиссером они приходят к трактовке роли и своей головой. И если такой актер встречается с беспомощным, бездарным режиссером (а такие водятся, и не так уж редко), то он самостоятельно, грамотно и логично строит свою роль.
Мне бы хотелось быть актером самостоятельным, тем более что вахтанговская школа учит этому. Я пробую в меру своих сил и возможностей сам решать свои роли. Естественно, я согласовываю свою трактовку с режиссером, но иногда, если мы не сходимся в понимании сцены или даже роли, я позволяю себе действовать вопреки мнению режиссера. Бывает это крайне редко, но бывает.
И вот в "Островах в океане", когда режиссер предлагал мне точные мизансцены, без меня найденные, решения сцен, без меня решенные, я растерялся. Я понимал, что телевизионный спектакль монтируется из небольших кусков сценария, который режиссер целиком держит у себя в голове, но все же нет-нет да обращался к Анатолию Васильевичу с вопросом: "А почему так?" - и получал больше успокаивающий, чем объясняющий ответ. В конце концов мое искреннее уважение к режиссерскому мастерству Эфроса взяло верх, и я полностью доверился ему.
Телеспектакль получился, как мне кажется, глубоким и, главное, хемингуэевским по духу. В нем были два пласта: внешний - спокойный, мужественный, сдержанный, как бы ничем не колеблемый мир дома на берегу океана. И внутренний - трагический, мучительный, но тщательно скрываемый от посторонних глаз. И неоспоримая заслуга Эфроса в том, что в спектакле удалось передать и дух прозы Хемингуэя.