Так прошло две недели.
Вечером после сеанса он вернулся домой и зашел в комнату к матери, чтобы дать ей лекарство. Войдя, он увидел, что она отбросила подушки и сидит, опираясь на жесткую спинку кровати, пристально глядя на него.
- Мама... - встревожился он. - Мама, тебе плохо?
- Да, - ответила она, - мне плохо. От того, что я узнала.
- Я позову доктора Джордана. Почему ты не послала за ним Мэрибеллу? Я по...
Она прервала его резким жестом.
- Иди сюда, - приказала она.
А когда он стал в ногах кровати:
- Ближе.
Он зашел со стороны заставленного пузырьками столика.
- Где ты был? - спросила она.
- В кинотеатре, - сказал он.
- Да, - эхом откликнулась она, - в кинотеатре.
Он замер, едва сдерживая безумный порыв броситься вон из комнаты, из дома.
- В кинотеатре, - прошептала она.
И снова шепотом:
- Бессовестный. Лгать мне. Ходить туда тайком от меня. Тайком от собственной матери, которая дала тебе жизнь. Вскормила тебя грудью. Как тебе не стыдно!
- Мама... - заикнулся он.
- Опозорить меня. Ты, мой сын, - и какой-то вульгарный билетер. Да твой отец в гробу бы перевернулся. Билетер.
- Но мне же надо хоть что-нибудь делать, - вырвалось у него. - Мне тридцать три года. Надо чем-нибудь заниматься.
- Но не этим же. Зачем лгать и хитрить? У тебя есть занятие. Твоя книга. Допиши книгу. И тогда я буду гордиться тобой.
- Хорошо, - сказал он, - я допишу книгу.
- Обещай мне, - произнесла она, не сводя с него глаз, - что ты туда больше не пойдешь. Не станешь меня позорить. Дашь мне спокойно дожить свой век и не будешь плевать в меня, несущую свой крест. Не будешь мне на голову возлагать терние.
Он молчал.
- Обещай мне, - сказала она, опять перейдя на шепот.
- Обещаю, - тоже шепотом отозвался он.
- Подойди ближе. Дай мне руку.
Она взяла протянутую руку и потянула вниз. Он опустился на колени.
- Сын мой, - произнесла она, положив руку ему на голову. Рука была легкая, как перышко, но его голова склонилась под ней до самой кровати. Мать тихонько гладила его по голове и играла волосами; когда она касалась лысины, он ощущал холод ее пальцев.
Наконец она сказала:
- Ты прав, сынок. Тебе нужно чем-нибудь заниматься. Я откажусь от услуг мистера Доррити. Мои дела будешь вести ты. И когда я отправлюсь к Другому Берегу, ты будешь к этому готов. Я стану тебе платить. Хорошо платить. Ты будешь вести мои дела. И писать книгу. Тогда я умру счастливой. Я буду гордиться, что ты мой сын.
Голос звучал и звучал, и пальцы играли волосами.
На следующий день он вернулся к своей книге, кипам заметок и страницам рукописи, исписанным неровным, широким мальчишеским почерком, к истории округа Каррадерс - округа, где находился Бардсвилл и где июньским вечером, много-много лет назад, Лем Лавхарт лежал на холме, слушал вечерние птичьи трели и плакал. Но Болтон Лавхарт этого не знал, и в главу, посвященную основанию города, - "Пришествие отцов" - этот эпизод, разумеется, не вошел.