Doch sie kommt die vergeltende Zeit, schon winkt sie nicht fern mehr,
Wo es dem Folgegeschlecht zeichnet den leichtenden Pfad.
Nicht mit Waffen wird es, nicht Kдmpfen in blutigen Kriegen,
Sichrer herrschet durch's Wort, edler sein schaffender Geist".48)
Творческий дух немецкого народа укажет грядущим поколениям светлую тропу. Но не оружием, не кровавыми войнами достигает он господства, а вернее и благороднее: посредством слова.
Nicht mit Waffen wird es... Такова была вера, таковы были мечты... Но в результате обычно получается то, что жизненная проверка всех этих возвышенных надежд скоро обнаруживает их некоторую практическую неприспособленность, некоторую долю заложенной в них оптимистической близорукости. Зло неизменно оказывается значительно сильнее и "реальнее", чем его рисуют в своих отвлеченных построениях идеалисты и романтики всех стран. "Теория" вынуждается так или иначе принять во внимание данные "практики", так или иначе примениться к ним. И первоначальная чистота ее неизбежно утрачивается, оставаясь лишь знаменательным напоминанием о пределе возможных достижений, о верховных ценностях царства должного...
Судьба нашего "классического" славянофильства в этом отношении не менее, быть может, поучительна, нежели судьба ранних немецких романтических теорий. Жизненные испытания не подрывают веры в мировое призвание родины, но изменяют взгляд на формы его конкретного воплощения. Вера в родину сохраняется, но исчезает вера в единоспасающую силу слова.
Интересно, что у самого Хомякова можно уже проследить ряд мыслей, определенно противоречащих его убеждению в бессилии меча и бесполезной греховности земных лат. Известно, что чуть ли не с детства он увлекался военными идеями и в стихах прославлял "веселье кровавых битв". Затем, он принимал участие в русско- турецкой войне 1828--1829 гг., где, по словам сослуживцев, отличался "холодною, блестящею храбростью". С восторгом воспевал он в эти годы "стальной клинок", который "по латам весело стучал и на главах иноплеменных о Руси память зарубал".49) По видимому, "гнилая тягость лат земных" тогда не особенно его тяготила...
Любопытно отметить, что воинственная жилка жила даже и в кротком Киреевском, совмещаясь в его натуре с истинно христианским смирением, возвышенным идеализмом и подлинною гуманностью. Сознавая разумом и ощущая чувством чисто духовный характер исторической миссии России, он вместе с тем никогда не сомневался в нравственной целесообразности и допустимости войны за отечество. "Если бы перед рождением, -- пишет он, -- судьба спросила меня: что хочешь ты избрать из двух: или родиться воином, жить в беспрестанных опасностях, беспрестанно бороться с препятствиями и, не зная отдыха, наградою за все труды иметь одно сознание, что ты идешь к цели высокой, -- и лечь на половине пути, не имея даже в последнюю минуту утешенья сказать себе, что ты видел желанное? или провесть спокойный век в кругу мирного семейства..., где жизнь течет без шума и утекает без следа?... Я бы не задумался о выборе и решительною рукою взял бы меч"...50)