Я слушал этого большого человека с мягким, вкрадчивым голосом и изо всех сил старался представить себе картину, столь красноречиво им описанную. Но у меня ровно ничего не получалось. Размытые пятна, никакой четкости и ни малейшего волнения…
– Как мы попали в аварию?
– Я сам мало что знаю о ней. Но если хочешь, то постараюсь выяснить подробности. Теперь я буду приходить к тебе каждый день. Доктор просил не переутомлять тебя. Завтра после обеда я подменю медсестру и мы погуляем с тобой в парке.
– Отец мой жив?
– Он умер шесть лет назад и оставил тебе довольно скромное состояние.
– Мое лечение, очевидно, дорого стоит?
– Юджин застраховал тебя и Элвиса, так что не беспокойся, лечение оплачивает страховая компания.
– Олаф, у вас есть мои фотографии?
– Я поищу и завтра принесу. Только не надо забывать, что твое лицо так перекроили, что от прежнего Сэда Марчеса ничего не осталось. Тебя можно узнать только по глазам. Тут уж ни с кем не спутаешь.
– Сколько я еще здесь проваляюсь?
– Трудно сказать. Как появится возможность, я тут же заберу тебя.
– Куда?
– В Санта-Монику. На берегу океана есть вилла, в которой вы жили с Элвисом.
– Его жена жила там же?
– Нет. Вместе они прожили всего лишь два месяца и разошлись, после чего он перебрался в «Фелисту».
– В «Фелисту»?
– Ну да. Так вы назвали виллу. На побережье все виллы имеют названия. Так проще найти нужную.
– Кому она принадлежит?
– Теперь тебе.
– Как это?
– Вилла была куплена Юджином Старком для приемов и деловых встреч и записана на твое имя. Ты как директор фирмы устраивал там приемы, оформлял сделки, да и жил преимущественно там.
Он взглянул на часы.
– О, мне пора. На сегодня я и так злоупотребил твоим терпением.
Адвокат встал, тихонько похлопал меня по плечу на прощание.
– Все будет о'кей, Сэд. Выкинь дурные мысли из головы.
– Боюсь, у меня вообще нет никаких мыслей.
– Они тебе пока не нужны. До завтра.
Когда за ним закрылась дверь, я уставился в окно и долго смотрел в небесную синь, будто искал там ответа на многочисленные вопросы, которых с каждым днем становилось все больше. Но так ничего и не нашел. Все оставалось чуждым мне и совершенно не волновало. Я все еще оставался человеком со стороны, наблюдателем. к такому положению привык и не желал с ним расставаться. Не нужно мне было имя, и не хотел я вживаться в неведомые мне заботы и биографию.
На следующий день с меня сняли бинты, с которыми я так свыкся! Мне показалось, что я рассыпаюсь на части, – будто они держали еле склеенные осколки в определенной, причем законченной форме. Стало очень страшно. Понадобилось полдня, чтобы я привык к своему новому состоянию.