Теперь — последняя часть Имени. Та, что неведома пану Мацапуре. Его надо читать, глядя прямо в глаза. В пустые, широко раскрытые глаза новорожденного ребенка.
— А теперь… Один… Два…
— Где? Где я?
Голос звучал растерянно, но в нем не было страха. Я улыбнулся, любуясь делом рук своих. Та, что была Оксаной, снова стала ею. Почти прежней…
— Гратулюю вас, пани Оксана! Меня зовут Юдка, я — друг вашего жениха…
Она неуверенно улыбнулась, поглядела вокруг. Удивленно, не узнавая.
— Вечер добрый, пан Юдка. А где Гринь? Я хочу к нему!..
Ярина Загаржецка, сотникова дочка
— Панна сотникова! Панна сотникова! Гвалт! Этого хлопца она не знала. Маленький, ушастый, мохнатая шапка на нос налезла, шаблюка по снегу волочится. Ну и воин!
— Гвалт!
Этого еще не хватало! Весь день в седле, устала, коня заморила, думала, хоть в Валках спокойно…
— Гвалт, панна сотникова! Крамольника бьют! Ярина вначале не поняла — какого еще крамольника? Но тут же вспомнила.
Лекаришка!
— И где ж его бьют, хлопче?
За что, спрашивать не стала. Валковчане — народ справедливый. Коль бьют, так за дело.
Парень моргнул и внезапно ухмыльнулся. — А у Павки Гончара! За углом, тут близко. Девушка вздохнула, провела рукой по лицу. Такой тяжелый день, а тут еще и гвалт!
— А без меня не разберетесь?
По довольному лицу недоростка поняла — не разберутся. Точнее, разберутся в лучшем виде — с паном Крамольником. — Ладно!
Где живет Павка Гончар, она знала. Да и не Павка он •)— давным-давно Павло Севастьяныч, и сынов у него двое, у каждого —дудаки с добрый гарбуз. Уж если они бить начали!..
Толпа оказалась небольшой — всего с три десятка. И парни, и молодицы, и детишки. Стояли кружком — смотрели.
Было на что.
На снегу лежала попона — старая, в дырках; рядом валялись синие шаровары с кушаком в придачу и смушковая шапка. Хозяин всего этого добра находился здесь же — на попоне.
Без штанов.
В такой холодный вечер можно и замерзнуть, на попоне средь улицы лежа, а посему пана лекаря дружно грели.
В две руки.
Канчуками.
Добрыми кожаными канчуками.
Ярина невольно поежилась. Ох и славная вещь — кожаные канчуки! От одного свиста душа в пятки уходит!
— Двадцать пять! Двадцать шесть! — вопили в толпе. — Гуще! Гуще пригощай! По филеям его!
С попоны доносилось сдавленное подвывание. Голые ноги дергались в такт «угощению».
— Двадцать семь! Двадцать восемь!
Ярина почесала кончик носа. Важно пана лекаря лечат! Никакая застуда не возьмет! Вмешаться? Или обождать, пока до полсотни дойдет?
— Тридцать пять! Тридцать шесть!.. Гуще, гуще! Доброхотов услыхали. Поровшие — сам Павка Гочар и его сын — переглянулись; и над улицей пронесся дикий вопль.