Это был действительно фонарь, и даже заправленный маслом. Через минуту, после третьей спички, он загорелся, осветив помещение неровным розоватым огнем.
— Вовремя, — заметила Берг. — А то у меня уже кончался коробок. Пока нам везет…
Степа шагнул к следующей двери, держа фонарь повыше. Темнота чуть расступилась, и в ту же минуту Берг вскрикнула — прямо поперек прохода лежал высохший труп. Череп в ошметках сгнившей кожи смотрел прямо на незваных гостей.
Косухину тоже стало не по себе, но отступать он не собирался. Он уже занес ногу, чтобы переступить через мертвеца, но передумал и аккуратно обошел его, держа фонарь над головой. Кажется, они попали из огня да в полымя.
Трупы — высохшие, почти без кожи, и просто скелеты лежали вдоль стен. Некоторые, впрочем, были устроены чуть поудобней, они сидели, причем возле двоих даже стояли большие чаши. На противоположно стене, где чернел проход, прямо над ним было выбито такое же лицо, как и в коридоре — трехглазое, с закрытыми веками и невеселой улыбкой на тонких губах.
— Видать, кладбище, — как можно спокойнее заметил Степа, вспомнив слова монаха.
— Вы правы, Степан, — девушка уже пришла в себя. — Это обыкновенные честные мертвецы, которые не желают никому зла. Наверное, поэтому те, другие, не любят это место…
Минуту они стояли в нерешительности, осматривая склеп. Да, похоже, это и есть старое кладбище Шекар-Гомпа. На некоторых телах уцелели обрывки желтых плащей, а на высоких черепах можно было различить коротко остриженные волосы.
— Простите, — негромко проговорила Берг. — Мы не хотели тревожить вас…
Косухин хотел перекреститься, но сдержался, и осторожно шагнул к следующей двери. Он ожидал увидеть что-либо столь же невеселое, но комната вначале показалась ему пустой. Правда, это было лишь первое впечатление. Когда фонарь осветил ее, стало ясно, что это тоже склеп. Но похоронен здесь был лишь кто-то один.
Этот неизвестный лежал на небольшом возвышении слева от входа. Сразу же стало понятно — это не монах. Высохшее тело покрывали почерневшие остатки когда-то роскошного плаща, в ногах лежал изъеденный ржавчиной меч, вынутый из богато украшенных ножен, чуть ниже находилось то, что осталось от лука и кожаного колчана. Лицо покойного прикрывала маска из тусклого золота.
— Какой-то воин, — предположила Берг. — Смотрите, Степан, здесь барельеф. Наверное, это он…
Степа поднес лампу поближе. На большом, на всю стену, барельефе, был изображен всадник в острой монгольской шапке. В левой руке он держал лук, а правую поднимал к небу. Изображение было старым, руки мастера не везде точными, но Степа сразу же узнал всадника — точно такой же был изваян возле входа в пещерный храм, где их встретил странный старик. Косухин всмотрелся в барельеф, и ему показалось, что он видел всадника не только там. Что-то знакомое было в повелительном жесте руки, в гордой, надменно поднятой голове и даже в фигуре замершего в напряжении коня…