Шатаясь от головокружения, пленники брели, с трудом переставляя ноги. Тадеуш, прихрамывая, шел в середине колонны. Справа от него - Януш, слева молчаливый молодой парень с угрюмым, замкнутым лицом.
- Как тебя зовут?- спросил его Тадеуш.
- Казимир,- буркнул тот.
- Я Тадеуш, а он - Януш.
- Заткните глотки, проклятые ублюдки,- зарычал эсэсовец.
Впереди Казимира, расправив грудь, гордо подняв голову с развевающимися волосами, шел высокий мужчина. Было заметно, что он пытается скрыть свою слабость. Этот человек невольно привлекал . к себе внимание. Вожак, который даже эсэсовцам внушал уважение. За время пути штык еще ни разу не коснулся его.
То тут, то там в колонне падал пленный, товарищи пытались поднять его, но не успевали. Натренированные собаки неистовым лаем указывали эсэсовцам очередную жертву. Несчастного выбрасывали из колонны. Выстрел, слабый вскрик - и солдат с дымящимся револьвером высматривает следующего, а собака, став передними лапами на грудь трупа, лает ему в лицо.
Вот впереди упал юноша, совсем еще ребенок, лет пятнадцати. Он пошатнулся, несколько раз взмахнул широко расставленными руками, точно канатный плясун, затем рухнул вперед как подкошенный. Лай собак и выстрел. Человек, который шел впереди Казимира, прошептал проклятие. Он весь напрягся, сжал кулаки, приготовившись к прыжку.
- Держите! Ведь немцы убьют его!- быстро произнес Тадеуш.
Когда один из эсэсовцев оттящил труп мальчика, вся колонна, как по команде, повернула головы к мертвому.
- Возьми себя в руки, идиот, ты ничем не поможешь. Шкопы запросто пристрелят и тебя,- говорил Тадеуш незнакомцу.
- Что там еще?- заорал охранник.
- Ничего, господин офицер, - почтительно ответил Януш на отличном немецком языке. - Наш товарищ споткнулся о камень, и мы помогли ему.
- Здесь не спотыкаются! Понятно? Проклятое племя! Кто не может держаться на ногах - расстрел! Понятно?
- Да, господин офицер. Наш товарищ не будет больше спотыкаться.
Револьвер прыгал в руках немца. В его глазах сверкала ненависть, жажда убийства исказила лицо; жизнь смельчака повисла на волоске. Но в колонне кто-то снова упал, залаяли собаки, и эсэсовец бросился туда.
- Спасибо, - обернувшись, прошептал смельчак. - Это было почти самоубийство, а я поклялся выжить, чтобы мстить им. Меня зовут Генек. Трое шедших позади него назвали свои имена. Так началась их дружба. Ведь они уже боролись за жизнь друг друга. В несчастье тяга к дружбе острее.
От станции до лагеря было не более трех километров, но не все истощенные пленники одолели их. Каждый метр марша колонны, как вехами, был отмечен трупами. Даже последние шаги стоили жизни нескольким. Когда вдали показались яркие огни, в колонне не осталось ни одного человека, не имеющего штыковых ран. Вот огни стали ближе. Уже можно различить высокие грозные сторожевые башни, проволочное ограждение, на котором сверкают снежинки, бесконечный ряд темных построек, железнодорожную ветку, входящую в ворота и исчезающую где-то вдали. Колонна вошла в лагерь. Там ее ждали эсэсовцы с кнутами и дубинками. Стараясь перещеголять друг друга в жестокости, палачи погнали новичков вправо, туда, где, отделенные от остального лагеря колючей проволокой, стояли девятнадцать блоков и еще какие-то недостроенные здания. "Хальт!" Тяжело дыша, они остановились под слепящими лучами прожекторов. На сторожевых вышках блестели дула пулеметов. За проволоку вошли только несколько эсэсовцев. Пленных там поджидал здоровенный детина с квадратным лицом, толстыми губами и голосом завзятого пьяницы. На нем была одежда в голубую и белую полоску.