- Я не хочу спать с другими. Я люблю тебя.
- И я тебя люблю. Ты же знаешь. Но я не могу ложиться с тобой в постель.
Я в самом деле был не из тех, кто норовит переспать с каждой встречной, и, если не считать несостоявшегося приключения с Эмили, ни разу не изменял Конни. Конечно, меня посещали естественные фантазии о всяких случайных женщинах - о какой-нибудь актрисе, или стюардессе, или глазастой старшекласснице, - но никогда бы я не изменил любимой. И не потому, что не было случая. Попадались женщины весьма настойчивые, даже агрессивные - но я был предан Конни. Тем более в дни тяжких испытаний ее импотенцией. Разумеется, мне приходило в голову снова взяться за Эмили, с которой мы по-прежнему виделись то втроем с Конни, то наедине - невинные дружеские встречи, - но я понимал, что, разворошив угли, которые с таким трудом сумел погасить, сделаю несчастными всех.
При этом я не скажу, что Конни оставалась мне верна. Нет, как ни печально, по крайней мере несколько раз она попадалась в коварные вражеские силки и втайне от меня делила ложе с актерами. Да и с драматургами тоже.
- Ну что ты от меня хочешь услышать? - плакала она, когда однажды к трем часам ночи я заставил ее запутаться в противоречивых алиби. - Я делаю это, только чтобы убедиться, что я не какая-то извращенка. Что я в состоянии спать с мужчиной.
- С любым, кроме меня! - Я был взбешен такой несправедливостью.
- Да. Ты напоминаешь мне моего брата.
- Я не хочу больше слушать эту чушь.
- Я же сказала тебе - спи с другими.
- Я старался не делать этого, но похоже - придется.
- Пожалуйста. Начинай. Это какое-то проклятье! - Она зарыдала.
Это и в самом деле было проклятье. Ну а что же еще, если двое любят друг друга, но вынуждены расстаться из-за почти комического недоразумения? Совершенно ясно, что я сам навлек на себя эту кару, сблизившись с матерью Конни. Наверное, это расплата за уверенность, что я смогу соблазнить Эмили Чейзен и переспать с ней, нагулявшись с ее дочерью. Грех гордыни, судя по всему. Я, Харольд Коэн, уличен в гордыне. Я, никогда не ставивший себя выше грызуна, приговорен за самонадеянность. Непостижимо.
И все-таки мы расстались. Превозмогая боль, мы остались друзьями и пошли каждый своим путем. Правда, нас разделяло всего десять домов и мы ежедневно разговаривали по телефону, но прежние отношения кончились. И вот тогда, только тогда я стал понимать, как же на самом деле я любил Конни. Сполохи отчаянья и страсти разрывали Прустову мглу душевной муки, в которой я жил. Я вспоминал заветные мгновенья нашего счастья, наши бесподобные любовные игры и плакал в одиночестве посреди огромной пустой квартиры. Я попробовал было встречаться с женщинами, но оставался безнадежно холоден. Юные поклонницы и секретарши, потянувшиеся караваном через мою спальню, только опустошили меня; это было еще хуже, чем одинокий вечер с хорошей книгой. Мир утратил свежесть и перспективу - так, мерзкое сумрачное местечко. Пока однажды я не узнал потрясающую новость: мать Конни ушла от мужа, и они разводятся. Ну надо же, думал я, а сердце мое впервые за долгое время билось быстрей обычного, мои старики воюют, как Монтекки и Капулетти, и прожили вместе всю жизнь. Предки Конни потягивают мартини и нежно обнимаются, а потом - бац - подают на развод.