За каждым окошком крутится свой сон, и не одно сердце летит, катится в бездну и вдруг подхватывается, спасаясь, как чье-то живое любимое дитя на огромной родительской ладони, и видит сон - про Спящую красавицу, про Мальчика с пальчика, про стены древнего Кремля, про честное слово, про военную тайну, про что угодно, лишь бы никогда не просыпаться на этой взрослой, чужой земле.
Пусть спят и ни о чем не догадываются, а тем более не знают...
...Никто не знает, а между тем над столицей нашей бывшей Родины вот уже несколько минут как взошла и горит незнакомая звезда. Она горит над одним из густонаселенных спальных микрорайонов инопланетян, то есть над теми, кто в данный момент находится там, внизу, относительно ее падающего с высоты, проникающего света, то есть над нами. Но мы еще спим и странно спокоен вид местности, открывшийся взору высокой пришелицы!
Широкая полость леса, еще вечно-хвойно-зеленая, но уже кое-где в мертвых подпалинах, бережно кутала торчащий костяк жилых массивов, пытаясь сохранить выработанное за ночь человеческое тепло, счастливые производители которого, несмотря на приближение хмурого и холодного утра, мирно покоились на своих законных ложах, во сне любили друг друга, как братья и сестры, мужья и жены, ничуть не ропща на бесцельно прожитые годы. Еще несколько мгновений - и лучи зрелого социализма разогнали бы эти предутренние миражи, а вместе с ними, глядишь, сгинула бы и чудесная пришелица, однако этого не случилось. Наоборот, преодолев собственную миражность, синкретичность и сакральность, она упала в пенистость низких облаков и приобрела вид начищенного до блеска металлического предмета, по форме отдаленно напоминающего шар. А потом взяла и опустилась всем своим инородным телом на нашу горячо любимую землю, засыпанную отжившей листвой, свежей порошей и разными делами и продуктами рук человеческих.
Обдав все вокруг аэрозолью нездешних запахов, звезда-шар со спелым треском раскрылась, и из нее, как рождественские подарки, высыпались три мелких фигурки.
Высыпались и на секунду замерли в лежачем положении, болтая ручками и ножками, как бы на пороге чего-то невероятного, но абсолютно очевидного.
Сквозь рассветное кружево берез и кроваво красное рябиновое шитье страшно эффектно смотрелся московский соцарт, совсем как на полотне всемирно известного авангардиста Эрика Булатова. В синеватой газовой дымке парили гигантские плакатные головы, осеняя своим присутствием жизнь всех имеющихся налицо микрорайонов; красная дорожка горизонта влекла ступить на нее безумной ногой и пройтись туда-сюда; гляделки праздничных прожекторов скрещивали свои лучи меж небом и землей, образуя эпохальную сверкающую цифирь: год решающий; год определяющий; год завершающий... Неслиянность и нераздельность всего, как пригрезилось одному из последних отечественных гениев, - и до сих пор правда: