- Что?.. - опешил Платон. - От вас? - Он схватился за колеса, спустил ноги и резко встал на них.
- Конечно, - спокойно ответил Коля Птах, легким тычком указательного пальца в живот отправив Платона обратно в коляску. - А вы думали, почему они ринулись к вам с уважением и радостью?
- Да как же такое возможно, - не мог поверить Платон, - кто вам позволил и зачем это было нужно?!
- Сами сказали зачем. Чтобы они вам доверяли безоговорочно и слушались во всем.
Помолчав, Платон торжественно заявил:
- Коля Птах! Вы - сволочь!
- Тоже мне новость, - отмахнулся Птах. - А вот вы скоро станете материться и плевать на пол сквозь зубы. Где ваш телефон?
- Телефон? - осмотрелся Платон Матвеевич. - Не знаю, потерял, наверное. Я перед путешествием в Ялту напился, как свинья, потом опохмелился каким-то мексиканско-хохлатским соусом, запил его полубутылкой пива с растворенным в нем наркотиком, а вы спрашиваете, где мой телефон?
- Спокойно, Платон Матвеевич. Потеряли - не страшно. Вот вам новый аппарат.
Птах встал и, как ребенку, надел на шею Платона разноцветную веревочку с мобильником на ней.
- Нажмете кнопочку пять, вам ответят - "бухгалтерия слушает"...
- Прекратите разговаривать со мной, как со слабоумным.
Птах наклонился поближе и, поправляя на груди Платона телефон, прошептал:
- Ей было пятнадцать.
Уставший до оцепенения Платон вдруг захватил левой рукой пиджак Птаха и притянул того еще ближе, чтобы смотреть в скривившееся розовое личико сверху вниз.
- Хотите поговорить о пристрастиях? - спросил Платон.
- Это пристрастие называется опасным для общества сексуальным отклонением, - просипел Коля Птах, вырываясь. Впрочем, совершенно безуспешно.
- Так вы хотите поговорить о сексуальных отклонениях! - удовлетворенно кивнул Платон и оттолкнул от себя Птаха. - В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, если не ошибаюсь, на дружеской вечеринке после празднования годовщины Великого Октября ваши коллеги - достойные коммунисты и семьянины засовывали некоторым комсомолкам из бухгалтерии бутылки в заднепроходные отверстия. И что же? Кто-нибудь назвал это сексуальным отклонением или воспользовался для шантажа отснятой тогда пленкой?
- А что, была пленка? Кто снимал? - встрепенулся Коля Птах.
Платон обессилел:
- Вы скучны в своем профессиональном рвении шантажиста и совершенно бесполезны, как собеседник.
- Это потому, что я сознательно не поддерживаю навязанную вами интригу, огрызнулся Птах. - Давайте придерживаться общепринятых норм морали.
- Морали, - ухмыльнулся Платон. - При чем здесь мораль? Мы по-разному воспринимаем прекрасное в эротике. То, что вы называете "сочными сиськами", я определяю для себя, как вымя. Для вас - "шикарная задница", для меня - круп. Когда вы говорите о предмете желаний, вы очерчиваете в воздухе силуэт фантийского кувшина - узкое горлышко переходит в расширенное вместилище жидкости. А я представляю удлиненный настенный светильник коринфян.