...Сидели они с матерью вдвоем часов до пяти, возвращения Алексея из госпиталя дожидались. Наконец, не выдержала Татьяна Ивановна, поднялась:
- Пойду к Мише. Боюсь, разговор у них тяжелый вышел. А ему всякое волнение сейчас опасно. Но уже в больничном коридоре встретила Татьяну Ивановну медсестра и радостно сообщила:
- А Ваш муж бульончику поел и даже куриную котлетку. За разговором и не заметил, как проглотил - очень уж посетитель веселый оказался.
Дома Алексей рассказал, что пришли они с Михаилом Александровичем к единодушному решению: Раз надо жене при муже быть - пусть в Кабул едет. А девочке уже двенадцать лет, ей учиться надо. Поживет пока Виктория с отцом в Одессе. Город приморский, климат отличный, условий жизни у Алексея хорошие, да и Максиму веселее будет. А там ситуация прояснится - Бог даст, дед из больницы выйдет или война эта проклятая кончится.
Вернувшись из школы, Вика застала подозрительно притихшее и вкрадчиво-любезное семейство. Здесь оказался и отец, папа-Леша, о приезде которого никто ей даже не сообщил. Бабушка с мамой, заискивая и пододвигая поближе к к ее тарелке с блинчиками вазочку с вареньем - любимым, клубничным, припрятанным "для гостей", изложили суть дела. Виктория поняла только, что ни уютного дома в Германии, ни этой солнечногорской жизни уже не будет, как не будет и поездки в загадочную южную страну с мамой и Анечкой. Брошенная, лишняя, никому не нужная. Она поднялась из-за стола, не притронувшись даже к варенью и невнятно пробормотав: "Меня во дворе Галка ждет" - схватила с вешалки пальто и громко хлопнула дверью.
Женя вздохнула и виновато посмотрела на Алексея:
- У нее характер стал просто невозможный. Что ни скажешь - тут же на дыбы. Ничего не поделаешь - переходный возраст. Они же теперь акселераты. Двенадцать лет - считай подросток. Месячные недавно начались, а по уму ребенок.
Через полчаса Алексей поднялся:
- Пойду во дворе погляжу. Он знал, где искать дочь, потому что сам много лет назад заприметил это место - кусты за гаражами, где можно было уединиться и помечтать. На поломанной скамейке, притащенной сюда, видимо, с детской площадки, кто-то сидел, светясь в сумерках белой с помпоном шапкой. Алексей опустился рядом. Вика отвернулась, но не ушла. Руки с короткими грязными ногтями крутили коробку из-под сапожного крема.
- Это что у тебя? Можно глянуть? - взял он коробочку, оказавшуюся необычно тяжелой.
- Бита для классиков. С песком, - сурово пробормотала она, и по голосу Алексей понял, что девочка плакала. И тогда осторожно он взял ее маленькую теплую руку, пахнущую гуталином и землей, и прижал к своей щеке.