И вот ранним февральским вечером Кандида приехала в Ретли.
Она не ожидала, что кто-то будет ее встречать — и угадала. Найдя такси, она дала на чай носильщику, несшему ее чемоданы, и машина помчалась прочь, грохоча по камням привокзальной площади. За окном такси царил желтый полумрак и мелкий моросящий дождь. Уличные фонари еще не горели, так что увидеть Ретли во всей его красе Кандиде не удалось.
Они миновали улицу с несколькими хорошими магазинами, затем несколько улиц поуже, с высокими старыми домами, а дальше шла обычная мешанина из бунгало и муниципальных домов, потом с одной стороны внезапно возникли поля и живые изгороди. Такси миновало гостиницу с болтающейся на ветру вывеской, чуть дальше — автозаправочную станцию, и вот уже с обеих сторон — только поля и изгороди, изгороди и поля. Кандиде уже прискучило это однообразие и вообще дорога, но тут машина резко повернула направо и шоссе начало подниматься в гору.
Вскоре Кандида разглядела стену с железными воротами, открытыми нараспашку. Дорожка за воротами была похожа на неосвещенный тоннель, и когда машина вынырнула из-под деревьев, то полумрак сменился не светом, а сумерками, еще более темными и мрачными, чем прежде. Дом возвышался в этой мгле подобно черному утесу, а за ним уходил вверх склон холма. Выйдя из машины, девушка отступила назад, за посыпанную гравием дорожку и принялась разглядывать дом. Так вот оно какое — родовое гнездо. Теперь было ясно, почему усадьба называлась «Андерхилл»note 1 — склон был сильно срезан, чтобы получилась необходимая для строительства ровная площадка. Сам же дом выглядел так, будто его вдавил в холм проходящий мимо злобный великан. Кандиде идея подобного расположения показалась чересчур экстравагантной, да и комнаты той, прилегающей к склону части, вероятно, очень темные, даже днем там должен царить наводящий тоску мрак.
Девушка вернулась к машине и попросила таксиста подъехать вплотную к потертым каменным ступеням, ведущим в тень крытого крыльца. Она только сейчас подумала о том, что дом этот, видимо, очень старый и эти ступеньки стерты ногами многих поколений. Тем более странно было увидеть у дверей электрический звонок.
— Позвольте, мисс, я позвоню, — сказал шофер, и, словно в ответ на его слова, дверь открылась. За нею стояла пожилая женщина в черном платье. За ее спиной горел свет — этот мрачный дом по крайней мере освещался электрическим светом. Седые волосы женщины, подсвеченные сзади, были похожи на нимб. Рассмотрев Кандиду и шофера, она произнесла глубоким грудным голосом с чуть заметным иностранным акцентом: