Только успели попить чаю и прожевать бутерброды, как в двери позвонил Борис, личный шофер академика, с поразительно уместной для такой профессии фамилией Руль.
- Пора, Всеволод Иванович.
- Мы, Боря, сегодня с эскортом, если ты не против, - пошутил академик.
- Или! - отреагировал Борис. - Кабриолет большой, просадки не будет. Присели на дорожку.
- Да, чуть не забыла, - поцеловав мужа в щеку, сказала Ада. - Если не трудно, на обратном пути сделайте крюк до "генеральского", купите буженинки полкило.
- Есть! - по-военному ответил Борис и распахнул входную дверь. - Прошу.
Едва на улице хлопнула дверца автомобиля, Ада опрометью кинулась в комнату матери.
- Мам! Голубонька, сделай большой расклад.
- Можно. Святок нет. Четверг. Опять же, луна беременеет - Князев день высвечивает.
- Мне бы знать, он ли?
- Он, он! Кольцо, вода не врут. Огонь в зеркалах его показывал.
- А меня ты трефовой думаешь?
- Окстись, червонная ты, замужняя, да ясная. Достань мои свечи.
Ада открыла шкафчик и сняла с полки две свечи в подсвечниках из козьего рога.
- И колоду новую из шкатулки достань. Потереби, поговори, подумай загаданное, да под задницу положи. Старую на пасьянсы пустим.
Ада уселась на карты и протянула ладони к зажженной свече.
- Мам, а ему ты на пикового ставишь?
- Нет. Он двойной, потаенный, переменчивый. Глаза, заметила, разные? Груб и тонок, добр и зол. Глазами в небо смотрит, а ноги в болоте увязли. Если простенько, по-цыгански, то можно и пикового положить. Но я ж на судьбу смотрю, да и не покровитель он тебе. Кину малую аркану... Ну, тридцать шесть картей, четырех мастей, всю правду про крестового короля, раба Божия... - совсем тихо забормотала над колодой мать, медленно выкладывая карту за картой под второй свечой, только давая Аде сдвигать тонкими нежными пальчиками левой руки. А потом зависла над столом, вся подавшись вперед с непонятным выражением лица.
- Я возьму папиросочку? - попыталась вырвать мать из оцепенения Ада.
Та молча, с отсутствующим видом кивнула.
- Неужели приворожу? - Ада почувствовала внутри жесткое, вибрирующее напряжение.
- Приворожишь, приворожишь, - рассеянно сказала мать, глядя в пространство. - К добру ли...
- Что видишь-то? - встрепенулась Ада.
- Карта путается. Ладно, сам он путаный. Но и черви твои двоятся. И не Всеволода, для тебя пикового, дом это. Туз бьет. Десятка и шестерка пикей рядом. Такое раз на тыщу или мильон бывает.
- Так что же, дорожка смертная? Чья?
- Не пойму. Рябь, двоение. Вальты сплошные - суета, да не пустая, с пиками связанная. Восьмерки - сплетни, болтовня, раздоры. И все путается. Видишь, дама черная - и то не говорят, покровительница или зло. Ой, девонька, две дамы его в узелок. Вот ты, а вот молодая, бубонвая, свободная... Два ребенка, что ли? Или хлопоты? Но ваши это вальты. А вот две беды под сердцем и на сердце. А в ногах-то - разлуки две. Сколько лет гадаю, такого не видала, три карты все связали.