А на улицах народ веселился безудержно и шумно, как умеют веселиться только римляне. По Марсову полю шла с факелами толпа простолюдинов, распевая песни и беззлобно подшучивая над пленными, которых под конвоем вели в отведенную для них гостиницу, - Мадзини приказал считать их не пленными, а гостями Рима. Во главе конвоя шел капитан Аугусто Векки. Он вместе с Биксио штурмовал виллу Памфили. Пикар - он был при шпаге (Мадзини велел также вернуть пленным офицерам шпаги) - обернулся к Векки и мрачно сказал:
- Они что, нарочно распевают эти гимны и называют нас "любезные парижане"? Хотят посмеяться над нами? Кстати, я лионец, - сухо добавил он.
- Нет, они вовсе не стремятся вас оскорбить! - живо ответил Векки. Римляне великодушны, у них не в обычае насмехаться над теми, кто попал в беду.
- Да, мы попали в беду, - подтвердил Пикар. - Но это может случиться с каждым.
- С нами это случалось не раз. Так неужели сегодня мы не вправе праздновать наш триумф!
- Если так, - воскликнул Пикар, - то да здравствует Рим! Да здравствует Италия!
В Кастель Гуидо между тем генерал Виктор Удино сочинял победную реляцию Луи Наполеону и французскому парламенту.
"Рекогносцировка под стенами Рима прошла успешно. Взяты пленные. Враг запросил о перемирии. Жду дальнейших указаний".
Недолго длилась радость римлян - всего день. Армия короля Неаполитанского и Обеих Сицилий Фердинанда II вторглась в Римскую республику и продвигалась к Вечному городу. Король вознамерился вернуть Пия IX на престол силой оружия. И уж он-то не повторит ошибки Удино. Он бросил на Рим не одну, а три дивизии, а если понадобится, потребует из Неаполя и гвардию.
Утром Мадзини вызвал Гарибальди в Квиринал. Накануне лазутчики донесли, что королевские войска взяли город Веллетри и подошли к правому берегу Тибра. Серьезного сопротивления они не встретили, ведь основные силы римлян сражались в это время с французами. Теперь армию Фердинанда отделяли от Рима всего пятнадцать километров.
Когда Гарибальди вошел, Мадзини заканчивал письмо к матери, донне Марии, - ей он поверял свои надежды, радости и печали, все, чем не делился даже с близкими друзьями.
"Рим празднует победу, - писал он донне Марии, - и я радуюсь вместе со всеми. Но разве не горестно и дико, что первый враг, с которым мы сразились, оказались французы, а не австрийцы? До сих пор не могу в это поверить! Но я не теряю надежды, что мои французские друзья сумеют одолеть в парламенте Луи Наполеона, этого мелкого политикана с непомерными амбициями. Главное, вновь показать французскому народу, что он остается для нас другом. Сегодня мы отпустили на волю всех пленных, доказав Европе, что мы лучше, великодушнее наших врагов..."