Мы обменялись телефонами, и Серхио позвонил в тот же вечер. К телефону я, стыдно сказать, бежала кубарем - зацепилась тапкой за край паласа... Я была на сто процентов уверена, что это - он, и не хотелось, чтобы параллельную трубку поднял отец и потом допрашивал меня - кто, чего, год рождения, семейное положение и тому подобное... Кроме того, звонок и голос Серхио были для меня не просто звуками - они бы послужили мне сертификатом точности моих житейских расчетов, а ведь я так редко оказывалась права в них...
- Инна, у вас будет для меня свободное время? - спросил он очень мягко. В трубке трещало. - Когда би я могу видеть вас для приятной беседи?
- Ну... - я замялась. Из своей комнаты меня напряженно слушали отец с матерью, даже телевизор сделали потише. Им "спесиальные" приборы были бы сейчас в самый раз. - Я не знаю вообще-то. Может, завтра...
Ну конечно, не сегодня же! Ведь уже десятый час. Этого я не успела сообразить и прикинуть. Получилось по-девчоночьи. Надо было сказать - в субботу. Впрочем, суббота - это только послезавтра, а я хотела видеть Серхио хоть прямо сию секунду.
Тут надо пояснить вкратце, как протекало мое бытие на тот момент времени.
В оный роковой год мне исполнилось двадцать шесть. Жила я себе спокойненько с родителями в трехкомнатной кооперативной в Чертанове. Закончила - с большим облегчением и удовлетворением, - Архивный Институт. Если выражаться политически грамотно, моя основная юность пришлась на перестройку и гласность. Хотя эти веяния меня мало волновали, ровно настолько, насколько требовалось по работе.
Если уж я решила писать откровенно о вещах смертельно для меня неприятных, здесь уж и подавно нет смысла ничего скрывать. Я всегда мучилась невниманием ко мне мужчин. То есть, не столько невниманием, сколько убийственной ненастойчивостью. Ну, естественно, были у меня одноклассники, однокурсники, ухажеры, кто-то провожал на вечеринки и назад, с кем-то я ходила в кино и на дискотеки. Конечно. Но практически никто меня не добивался. До конца института даже не поцеловали хоть раз по-настоящему, сильно и нежно, в губы. Было у них так - если получится, то ладно, нет тоже ради Бога. А просто так я в то время не могла. Как страшно, когда ты точно знаешь, что не особо, ну не особо нравишься, идешь ночной Москвой рядом с парнем и отчетливо понимаешь в глубине души все его расклады такси ловить из-за неё дорого, но если будет продолжение, то ещё может быть, и все-таки... И ведь все равно сама пытаешься быть и веселой, и остроумной, и элегантной, и всякой-превсякой. Одновременно, в параллельном будущем времени, которое прокручивается внутри себя, заранее видишь всю его робость, все его неумение, трусость, его слабенькое, жадное, дрожащее желание, и в целом парня становится под конец даже жальче, чем себя. Мне слишком долго приходилось высчитывать, вычитывать в глазах ночного провожатого все оттеночки этой мужской недостаточности, которая пытается выдать себя за надменное безразличие - "зелен, дескать, виноград", "игра, дескать, не стоит свеч"...