– Хочешь сказать, что человек трусливей животного?
– Конечно! – Кирилл даже удивился. – Станет, на дороге какая-нибудь корова, и плевать ей на твою ревущую машину.
– Тогда почему я не знаю страха?
– Ты же сказал, что знаешь?
– То было во сне.
И Несси пришлось рассказать Кириллу о своем странном сновидении. Он и не ожидал, что произведет на приятеля такое сильное впечатление. Кирилл слушал не шевелясь, затаив дыхание. Когда Несси наконец умолк, за столом воцарилось долгое молчание.
– Ну, что скажешь? – не выдержал Несси.
– Может, тебе покажется странным, но, думаю, ты увидел кусочек картины, сохранившейся в твоей генетической памяти, в какой-нибудь клеточке мозга, словно фотопленка в хорошей кассете. Сместились какие-то пласты, и она вклинилась в механизм сна. Я бы даже не сказал, что это сон. Фрейд, вероятно, в чем-то прав: сновидения – штука далеко не случайная. Просто мы их слишком свободно, даже произвольно толкуем. Но твой сон образно очень точен – никакой деформации.
– Никакой? А рыбы? А змеи? Даже палеонтология не знает таких громадных животных.
Кирилл снисходительно усмехнулся.
– Не они были огромны, – сказал он. – Ты – мал.
Это было так просто и так убедительно, что Несси буквально разинул рот.
– А тебе никогда не снилось ничего подобного? – спросил он. – Праисторического, я имею в виду.
– Не знаю. Может быть. Снилось мне, например, что я летаю. А ведь это еще более странно. В своей бесконечной эволюции человек вряд ли когда-нибудь был птицей.
– Тогда?..
– Не знаю. Но, может, какое-нибудь крохотное земноводное, скажем, в когтях у птицы… Если птица его выронила…
– Да, понимаю, – кивнул Несси.
– Послушай, ты согласился бы увидеть этот сон еще раз? – неожиданно спросил Кирилл. – Я хочу сказать, этот страшный сон. Или что-нибудь еще более страшное?
– Да, конечно! – невольно вырвалось у Несси.
Окончить этот разговор им не удалось. На террасе появился Кавендиш. В мохнатом розовом халате, который отнюдь его не украсил. Худые ключицы, жирная, отвисшая, как у старухи, грудь, только животик вздымался над плавками, белый и гладкий, как фарфоровая чайная чашка, даже, пожалуй, белее. Разумеется, маститому ученому и в голову не приходило, насколько комично он выглядит. Он горделиво вышел на середину террасы и объявил:
– Иду купаться! Говорят, утреннее купанье полезней всего!
И правда, через некоторое время они нашли его на пляже. Войдя по колено в прозрачно-зеленую воду, философ всматривался вдаль пустыми глазами. Плавки у него были, конечно же, совершенно сухими, но мягкий животик беспокойно напрягся.