Неподалеку от огня полукругом были расставлены резные кресла и скамьи, где королеву ожидало около дюжины придворных дам. В такие хмурые пустые вечера им вменялось в обязанность развлекать свою повелительницу, однако сейчас Элизабет была не склонна выслушивать их болтовню и жестом отослала всех.
Когда зал опустел, ей стало легче. В мутные ромбы оконных переплетов барабанил дождь, гудел огонь в камине. Откинув голову на спинку кресла, королева неотрывно вглядывалась в кое-где потрескавшийся узор резьбы на каминной доске. Мысли ее были далеко. Несколько минут спустя с ее уст сорвались слова:
– Пресвятая Дева, но почему он не возвращается в свой Нейуортский замок? Его присутствие здесь словно нестерпимый укор. Я боюсь. Король не выносит его, и я вся трепещу. Господи!
Меж ее бровей пролегла скорбная складка. Она думала о том, что король после турнира вынужден, был против своей воли осыпать милостями былого соперника, звать его на пиры и охоту, оказывать ему всяческое внимание, однако он не мог побороть неприязни и держался с Майсгрейвом холодно и сухо. И хотя сэр Филип вел себя безукоризненно и во всем выражал покорность своему монарху, Эдуард ломал голову над тем, как под благовидным предлогом отделаться от первого рыцаря своего королевства.
Однажды после мессы, прямо в соборных вратах, он подозвал его и завел беседу о положении на границе с Шотландией, особенно интересуясь, хорошо ли укреплен Нейуорт-холл. Филип, помедлив, поднял на Эдуарда спокойный взгляд и невозмутимо произнес:
– Мой замок неприступен. Но, если король приказывает, я оставлю двор и удалюсь в свои владения.
Эдуард опешил. Отдать подобный приказ Майсгрейву означало опалу, а теперь, когда он первый рыцарь Англии и к тому же ничем себя не запятнал, это невозможно, ибо повредит славе самого Эдуарда и вызовет неудовольствие всего английского рыцарства.
Оставалось, сжав зубы, терпеть подле себя бывшего соперника. Масла в огонь подливал и Глостер, который беспрерывно превозносил заслуги Филипа и оказывал ему непомерные почести.
Элизабет видела, как ловко горбун держит короля в постоянном напряжении. Она чувствовала, что Эдуард готов попрекать ее Майсгрейвом. Теперь ей все время приходилось быть настороже, чтобы не попасть впросак, не вызвать малейшего неудовольствия короля и не повредить Филипу. А тут еще и эта Бог весть, откуда нахлынувшая тоска, эта возвратившаяся запоздалая нежность…
Элизабет перевела дыхание и поудобнее устроилась в кресле. В камине шипели сосновые корневища. Королева глядела на роящиеся язычки огня, и в памяти ее вставали отблески совсем иного пламени.