Люди, находившиеся в парикмахерской, были возмущены и ругали англичан. Они тогда еще не понимали, что это был правильный поступок: жертва была необходима, чтобы Гитлер не мог наложить руку на эту эскадру.
Но пока что Геббельс использовал инцидент для очередного трюка. Огромные плакаты и французские газеты, контролируемые германским министерством пропаганды, обращения по радио и выступления подкупленных коллаборационистов должны были разъяснить населению, что немцы являются его подлинными друзьями, а англичане, напротив, – его исторические враги.
Затем на французов были возложены новые обязательства. Франция должна была поставлять, поставлять, поставлять…
А французы должны были работать, работать и снова работать…
Германская гражданская администрация покупала все, что только можно было купить. Грузовые маршруты и поезда с отпускниками направлялись в Германию. Солдаты посылали на родину посылочки, офицеры – посылки, а генералы – целые товарные вагоны.
Все это оплачивалось не имевшими никакой цены оккупационными бумажными деньгами, пестрыми векселями с оплатой в далеком будущем, когда вся Европа окажется под германским правлением: неслыханный грабеж.
Потом покатили в Германию поезда с французскими рабочими во все большем и большем количестве.
Наконец появились британские бомбардировщики. Они были брошены против нас, но при этом неизбежно превращались в развалины французские фабрики, города и деревни; испепелялись церкви, замки и музеи; сгорали дома и деревенские дворы; погибло множество невинных людей.
Беды обрушились на страну, которая однажды уже была четыре долгих года ареной военных действий. Перемирие, которое французы отчасти со вздохом облегчения, отчасти в унынии приветствовали, вовсе не было концом, оно было началом новой поры чудовищных страданий, через которые, однако, надо было пройти для того, чтобы освободить Францию от фашистской оккупации.
– Вы немедленно принимаете 1-ю роту! Командир нашей части, полковник Шварцбек, произнес нечто вроде речи: он выразил пожелания успеха, говорил о задачах командира роты, о моем предшественнике, о будущем и еще разных вещах. Но я немногое из этого воспринял. Я слышал только одно: «командир роты».
Несколькими днями ранее почтенный майор Петере приколол к моему мундиру Железный крест, вероятно и за разведывательную операцию, и за атаку линии блиндажей, либо за все в совокупности. Уже это одно меня осчастливило, я мог теперь спокойно находиться в соседстве с солдатами, уже получившими этот орден в первую мировую войну. Но вот я стал командиром роты, а это имело гораздо большее значение.