В обветшавшей бывшей помещичьей усадьбе под Калугой, приспособленной под санаторий, на аллеях снежного парка, где высился над воротами начертанный на кровельном железе плакат "Туберкулез излечим!", я встретил Наташу. И жизнь стала ясной, как весеннее небо, - поступлю на Высшие режиссерские курсы, а Наташу назову женой. Не тут-то было...
После санатория я не мог уйти от беременной, на сносях, Тамары. Перед отъездом на лечение мы договорились, что она сделает аборт, о чем она мне и сообщила в единственном письме. На самом деле в клинике она потеряла сознание, операцию врачи делать не решились, и явился на свет Сережка.
Наташе и мне служила почта. Наконец, я собрался с духом и рассказал ей все. Ответа на последнее письмо я не получил и потерял Наташу. Казалось, навеки.
Гайка судьбы затянулась еще на один виток - провалился на Высшие режиссерские. С треском. И поделом. Поделом потому, что возомнил себя великим, с треском потому, что, действительно, чтото крепко надломилось во мне. Тамара нашла письма Наташи, грохнула об пол хрустальную вазу, и я переехал к родителям.
Серой и горькой, как дым, была жизнь. Но неизбежное случится. Обязательно произойдет. Как восход солнца. Разве наша новая встреча с Наташей была случайной? Беда заключалась в том, что Наташе должны были сделать операцию на легком. Проблема заключалась в том, что я стоял на очереди в своем издательстве, и нам с Наташкой надо было успеть жениться до операции, чтобы получить отдельную квартиру. Успели. Всеми правдами и полуправдами. Ради этого ордера я совершил то, что не должен был делать. После операции Наташа уехала долечиваться в Крым, а мне врач сказал, что ей смертельно страшна любая инфекция. В Крыму у нее случился приступ аппендицита, и ее погубили...
- Страшно, - вздохнула в ответ своим мыслям Алена.
- Змей боишься?
- Ой, и змей тоже... Да дело даже вовсе не в змеях... Другого боюсь. Родители остаются одни... И Юлька с Димкой... И твои.
Юля - Аленина дочка, Дима - ее муж, наш зять. Не наш, конечно, Аленин только. Естественная, жизнью запутанная ситуация. Действительно, кого из родных и близких мы покидаем, кого Лена, кого я? За Тамару, мою первую жену, беспокоиться нечего - она в очередной раз замужем, сын мой Сережка - в армии, придет через год только, после смерти Наташи недолго прожила и ее мама Елена Ивановна, Наташин брат Кирилл, бывший мастер спорта, вшил себе "торпеду" от запоя и, кажется, женился. Родители? О них задумываться и, правда, страшно, что о моих, что об Алениных, им за семьдесят. Неизбежное случится, но об этом - молчание и немая молитва: если можно, то попозже, Господи, ты уже взял к себе Наташу... Одиннадцать лет я искал и ждал своего счастья, и когда уже совсем потерял надежду, спаси Бог, нашел Алену. В судьбах наших удивительно много общего: она родилась в Ленинграде, я - в Пушкине, в один и тот же, тридцать восьмой, довоенный, репрессированный год, оба прошли через голод эвакуации и послевоенных лет, одновременно поступили она - в ГИТИС, я - в Технологический, дети наши Аленина Юлька и мой Сережка - одногодки, наши родители - почти ровесники, и отцы наши - тезки, Сергеи.