где лесов и полей - простор,
да где праздники вроде тризны,
что богата... на воре вор,
что земному сообществу кажет,
не стыдясь, свой срам,
где стоящий у власти прикажет
расстрелять талант
иль разрушить храм,
и встает россиянин,
осеняясь крестом
от высокого лба до пупа,
от плеча до плеча,
- и рукой в топоры!
и летят в тартарары
Храм Христа, мавзолей Ильича
и парламент расстрелян танками.
Жить две тысячи лет,
а за семьдесят пять
уничтожить цвет,
убить благодать.
Эх!..
И иной нам не видно доли.
Но в любви своей, в боли
к тебе, моя Русь,
я клянусь погубленной жизнью,
что мне дал Господь,
отняла Отчизна.
Леонид пошел в храм и поставил свечу. Постоял у иконы Николая-угодника, брата своего небесного, покровителя русских талантов. И сказал Господу: "Вразуми живущих на Родине моей, не допусти, чтобы мне или кому-то пришлось отвечать на вопрос соотечественника: ты кто? Россиянин я, как и ты, а не враг твой."
Глава шестнадцатая
Из своей боковой улицы Леонид вышел на проспект, встал на краю тротуара и поднял руку. Три или четыре такси с зелеными глазками, значит, свободных, проехали мимо, словно и не замечая голосующего пассажира. На этом месте они никогда не останавливаются, отстраненно подумал Леонид, хотя и в других местах тоже. Как только Леонид разуверился, тут же остановился какой-то частник.
- Сколько дашь? - спросил водитель, взглянул на лицо Леонида и кивнул головой. - Садись.
Замок в двери проворачивался, не открывался, наконец-то щелкнул. Не раздеваясь, Леонид прошел в комнату. Мама лежала на боку, лицом в подушку, одна рука откинута, другая синяя.
Телефон спаренный, занято, пришлось ждать в звенящей тишине.
Дозвонился до скорой. Нет, мы не ездим, вызывайте неотложку. Помощь на дому в районной поликлинике ответила - обмывайте, подвяжите челюсть, ждите, врач придет.
Леонид снял плащ, сел на кухне.
Защелкал, проворачиваясь снаружи, замок. Николай.
Молча поздоровались. Вместе вошли в комнату. Леонид объяснил про неотложку. Решили ничего не трогать.
Врач пришел около девяти вечера. Только глянул:
- Да у нее уже трупные пятна. Она умерла еще утром. Где она состояла, у нас?
- Нет, в клинике для старых большевиков, - ответил Николай.
- Вот туда и обращайтесь.
И ушел.
Откинули одеяло, повернули маму на спину. Лицо искажено, губа задралась, язык распух. Опустили веки, попытались закрыть рот, ничего не получалось. Николай принес с кухни чайную ложку, затолкали язык, стянули платком челюсть, но губа осталась задраной. Откинули одеяло, открыли форточку.
Утром - в поликлинику, получили справку. Вызвали агента, часа в два приехали, забрали маму в морг.