Никита выдернул бумаги и пихнул их в свою «косуху». При этом из кармана покойника вывалился симпатичный такой импортный бумажник для дедовых людей. Его Никита тоже, как-то машинально пихнул себе во внутренний карман. Проделывал он это сидя на корточках, при этом как-то невзначай пошатнулся и, пытаясь опереться, схватился правой рукой за рукоять пистолета. Блин!
Только тут Никите вспомнилось, что он вызывал сюда милицию. Точнее, дал такое поручение товарищу капитану. Конечно, милиция здесь, похоже, не очень тороплива. Но все-таки минут через десять-пятнадцать она может приехать. И до Никиты дошло, что его могут запросто обвинить во всем, что тут случилось. Замок он трогал? — трогал. Если отпечатки снимут — он готовый взломщик или кто там еще. Если с бумажника — значит, еще и грабитель. За пистолет ухватился — незаконное хранение оружия. Да еще два других пистолета. Поди докажи, что ты их отобрал, рискуя жизнью, накостыляв при этом двум жлобам. Кто его знает, может быть, из этих пистолетов уже не один десяток людей на тот свет отправили? Да и этого, кстати, с ножиком в сердце, могут на Никиту записать. Если очень захотят, конечно.
Все дальнейшее происходило очень быстро, Никита и сам понять не мог, откуда столько прыти взялось. Он перемахнул через забор одним махом и вбежал в бабкин дом.
Старуха похрапывала, даже топота не почуяла. Никита схватил свой рюкзачок и выскочил на улицу. Вовремя выскочил — мигалка милицейской машины уже озаряла голубоватыми сполохами ночную тьму, правда, пока в двадцати метрах отсюда, где-то за пятиэтажкой. Должно быть, сперва заехали в 54-й дом, по адресу, с которого капитан звонил в милицию. Значит, вот-вот явятся сюда. Нет, у Ветрова не было теперь ни малейшего желания оказывать помощь следствию. Потому что, выражаясь языком штатовского правосудия, все, что он скажет, могло быть использовано против него. А Никита вовсе не хотел даже на сутки попадать в камеру. Не говоря о том, чтоб «задержаться» на целых тридцать «по подозрению в совершении преступления». В этот момент он уже не думал ни о дневнике Евстратова, ни о судьбе Василия Ермолаева, ни о Федьке Бузуне с его кладом.
Никита надеялся только на одно: на быстроту своих ног и ночную тьму.
Уходить отсюда по улице было опасно — милицейская «синеглазка» могла в любую секунду вывернуть из-за угла. Поэтому Никита обежал дом Егоровны и выскочил на ее огород. За огородом был невысокий и к тому же почти повалившийся забор, отделявший огород Егоровны от какой-то совершенно неосвещенной, но, похоже, просторной территории. Перебравшись через забор, Никита понял, что очутился на довольно крутом склоне холма, за которым находится некая искусственная или естественная выемка глубиной эдак в полета метров, где то ли в плановом, то ли в частном порядке образовали огромную свалку.