– Иначе, когда я напьюсь, Курт даст мне подписать чек на всю сумму и удерет и непременно попадет в беду, – сказал Себастьян.
Я проводил его из лазарета домой. Сидя в своем плетеном кресле, он казался слабее и беспомощнее, чем на больничной койке. Они сидели друг против друга, два больных человека и патефон посредине.
– Давно пора было вернуться, – сказал Курт. – Ты мне нужен.
– Неужели, Курт?
– Я шчитаю, да. Не так-то приятно шидеть тут больному в одиночку. Этот бой очень ленив, то и дело куда-то пропадает, когда он мне нужен. Один раж вообще ночевать не пришел, и некому было подать мне утром кофе. Не так-то приятно, когда у тебя вшя нога в гное. Иногда я даже шплю плохо. В другой раз вожьму вот и удеру куда-нибудь, где жа мною будут лучше шмотреть. – Он хлопнул в ладоши, но слуга не появился. – Вот видишь? – сказал он.
– Что тебе надо?
– Шигареты. У меня в рюкзаке под кроватью. Себастьян стал с трудом подниматься с кресла.
– Я достану, – сказал я. – Которая его кровать?
– Нет, это моя обязанность, – ответил Себастьян.
– Да, – сказал Курт, – я шчитаю, это Шебаштьяна обяжанность.
Так я оставил его вместе с его другом в маленьком домике за глинобитной стеной в дальнем конце извилистого переулка. Больше я для Себастьяна ничего не мог сделать.
Я предполагал вернуться прямо в Париж, но теперь устройство денежных дел Себастьяна потребовало, чтобы я поехали в Лондон и повидался с Брайдсхедом. Я решил ехать морем, сел в Танжере на пароход и в начале июня был дома.
– Полагаете ли вы, что отношения моего брата с этим немцем носят порочный характер? – спросил меня Брайдсхед.
– Ни в коем случае. Просто двое бездомных под одной крышей.
– Вы говорите, он преступник?
– Я сказал «преступный тип». Содержался в военной тюрьме и с позором уволен с военной службы.
– И, по мнению доктора, Себастьян убивает себя тем, что пьет?
– Ослабляет свой организм. У него нет ни белой горячки, ни цирроза.
– И он в здравом уме?
– Безусловно. Он нашел себе товарища, с которым ему нравится жить, ему приятно о нем заботиться. И место жительства нашел по своему вкусу.
– В таком случае, он должен получать причитающиеся ему деньги, как вы предлагаете. У меня это не вызывает сомнений.
В каком-то смысле с Брайдсхедом было очень просто разговаривать. Ему всегда все было до безумия ясно, и решения его принимались быстро и легко.
– Вам не интересно было бы написать этот дом? – вдруг спросил он. – Один вид с фасада, другой – со стороны парка, потом еще вид главной лестницы и интерьер парадной гостиной? Четыре небольшие картины маслом. Наш отец хочет иметь их в Брайдсхеде на память об этом доме. Я не знаю ни одного живописца. А Джулия сказала, что вы специализируетесь на архитектурной живописи.