Артамонов был только года на три старше меня. Лев Никулин, автор "Мертвой зыби" - изданного в 1967 году в Москве лживого советского рассказа о Тресте - состарил его на десять лет, приписав окончание Лицея в 1907 году. В действительности, он был лицеистом последнего выпуска - окончил его после революции, весной 1917 года, уже будучи вольноопределяющимся Лейб-Гвардии Конного полка.
Он был красив - той мягкой, женственной красотой, которой славились некоторые дворянские и купеческие семьи таких приволжских губерний, как Нижегородская и Ярославская, да он и был волжанином по матери, рожденной Пастуховой. Особенно хороши были глаза - синие, оттененные длинными ресницами.
В обращении он был благовоспитанным петербуржцем. В Варшаве, где русскими эмигрантами были, большей частью, беженцы из южных и западных губерний, некоторые обороты его столичной речи привлекали внимание.
Разговор, в присутствии Андро, был короток и незначителен. Я не скрыл от представителя зарубежных монархистов, что не верю в возможность свержения большевиков эмигрантами или иностранцами. Во мне еще было живо ощущение стихийной силы обрушившейся на Россию катастрофы. Неотвратимость некоторых, порожденных ею, перемен казалась мне очевидной. Отношение к Белому движению, к жертвенному подвигу его участников, оставалось положительным, но повторение в прежнем виде казалось невозможным. Коммунисты были для меня поработителями русского народа, его злейшими врагами, но взрыв сопротивления в сердце страны - в Москве - казался вернейшим путем к освобождению.
Артамонов меня выслушал и предложил продолжить разговор на следующий день.
--
{20} Даже не все коренные варшавяне жили тогда в собственных квартирах. В переполненном городе, ставшем столицей нового государства, это было для многих недоступной роскошью. Приезжие и эмигранты ютились по чужим углам.
Артамонов снимал комнату в польской семье, на Маршалковской улице, в ее спокойной, не торговой части. Обстановка показалась мне не трудовой. На письменном столе, над стопкой разноязычных книг, лежала ракета. Ее владелец, очевидно, только что, в полдень, вернулся с теннисной площадки.
Заговорив о мнениях, высказанных мною у Андро, он прибавил, что полностью их разделяет - борьба должна возобновиться в России, где, впрочем, она уже ведется.
Высший Монархический Совет - признался он - был ширмой, которую Андро назвал по его просьбе. В действительности, он представляет в Варшаве другую, тоже монархическую, но тайную организацию, существующую не в Берлине, а в Москве.