Случилось именно это. Поэтому рижская газета "Сегодня" смогла напечатать 17-го мая 1927 года письмо в редакцию, начинавшееся так:
"Ночью 13 апреля я, Эдуард Опперпут, проживавший в Москве с марта 1922 года под фамилией Стауниц и состоявший с того же времени секретным сотрудником контрразведывательного отдела ОГПУ - ИНО ОГПУ - бежал из России, чтобы своими разоблачениями раскрыть всю систему работы ГПУ и тем принести посильную пользу Русскому Делу..." Задуманная чекистами новая, "сверх-азефовская" провокация пустила первые ростки.
18
Нужно было московское письмо доставить Кутепову. В создавшейся обстановке Артамонов не хотел отлучиться из Варшавы. Он попросил меня съездить в Париж.
С моим эмигрантским, нансеновским паспортом я туда выехать не мог хлопоты о французской визе продлились бы недели, если не месяцы. Помог генеральный штаб - я получил польский заграничный паспорт, в котором все сведения обо мне были верными, за исключением того, что я был назван польским гражданином. Более того, мне было сказано, что от министерства иностранных дел я получу удостоверение дипломатического курьера и "почту", которую должен буду сдать в Париже польскому посольству.
--
"Дипломатическая почта", адресованная польскому военному агенту в Париже, оказалась большим, но легким чемоданом, покрытым красными сургучными печатями. В поезде из Варшавы в Париж этот багаж стал стеснительной помехой - расстаться с ним я не решился, а тащить с собой в вагон-ресторан не захотел. Пришлось питаться бутербродами, купленными на рассвете 23-го апреля, на платформе одного из берлинских вокзалов. В Париж я приехал 24-го утром.
Города я не знал, увидел его впервые. Артамонов на прощание назвал небольшую, скромную гостиницу, в которой - как я позже узнал - Якушев остановился в свой последний {109} приезд за границу. Оттуда, часов в одиннадцать, я по телефону спросил Кутепова, когда к нему можно явиться. Он ответил:
- Немедленно...
--
Дверь в его квартиру мне открыл казак в синей косоворотке, рейтузах и начищенных до блеска высоких сапогах. Он провел меня в небольшой кабинет сквозь комнату, где у накрытого стола толпились гости с тарелками и рюмками в руках. Только тогда я вспомнил, что попал к начальнику боевой организации в первый день Пасхи.
Он не заставил ждать, вошел в кабинет, поздоровался приветливо и дважды внимательно прочитал письмо Потапова. Он задал затем несколько коротких вопросов о Радковиче и его товарищах и отпустил меня, сказав, что продолжит разговор на следующий день, у себя на дому. Однако, мы увиделись не там.