– Какая глупость! – закричала она, ужасно возбудившись. – То, что ты говоришь, – это метафизика, гегельянство и кантианство. Я не знаю, что сказал Маркс, но Гениалиссимус говорит, и это краеугольный камень его учения, что первичное вторично, а вторичное первично.
При этом она так на меня посмотрела, что я замолчал. По прошлому опыту я знал, что некоторые гениалиссимусы так обожают свои высказывания, что несогласным готовы голову оторвать.
– Ладно, – сказал я, – ладно. Если я сказал что не так, извини.
И чтобы переменить разговор, спросил, для чего она носит этот свой медальон.
Она сказала, что это не медальон, а Знак Принадлежности, который выдается еще во младенчестве, сразу после обряда звездения.
– А что там внутри? – спросил я.
– Внутри? – переспросила она, почему-то опять заволновавшись. – А почему ты думаешь, что там внутри что-то есть?
– Просто так подумал, – сказал я. – Потому что это похоже на ладанку. А в ладанке всегда что-то есть. Прядь волос или портрет любимого человека.
– Какая ерунда! – возразила она нервно. – Почему это я должна носить чей-то портрет? Нет тут ничего. Просто обыкновенный, как у всех комунян, Знак Принадлежности. И ничего больше.
Меня ее реакция удивила. Я не понял, почему каждое мое высказывание приводит ее в такое волнение. Я тогда отнес это за счет женской неуравновешенности. А теперь, после намеков Смерчева, расценил это иначе. Неужели она на меня стучит? – подумал я.
Смерчев предложил мне выпить по чашке кукурузного кофе, и мы зашли в писательский УПОПОТ (Удовлетворение Повышенных Потребностей), где за сравнительно чистыми столиками сидели исключительно полковники и генералы. Несмотря на мое малое звание, они все немедленно встали и приветствовали меня дружными аплодисментами.
Среди них я сразу углядел Дзержина Гавриловича, который в дальнем углу приветливо помахал нам рукой.
Дзержин сидел с каким-то очень молодым генералом, которому, если бы не его звание, я бы дал лет двадцать пять, но и, учитывая звание, никак не дал бы больше тридцати. Лицо его мне показалось очень знакомым, но я понимал, что впечатление это обманчиво. Я уже встретил здесь много людей, которые напоминали мне кого-то из прошлой жизни. Я сказал обоим генералам: Слаген, и они мне ответили тем же. Смерчев сказал, что он куда-то торопится и потому передает меня на попечение Дзержина Гавриловича.
– Хорошо, – сказал Дзержин и, дождавшись, когда Смерчев ушел, представил мне молодого человека как Эдисона Ксенофонтовича Комарова.
– Очень и очень рад! – сказал тот, энергично тряся мою руку. – Как говорят ваши немцы, зерангенем. Я, между прочим, очень люблю немецкий язык, хотя по-немецки говорит не с кем.