После нашего развода они с матерью купили себе квартиру в одном доме с Элизой, в Мачу-Пикчу, в Перу. Я о них больше ни разу не слышал – даже после того, как стал Президентом Соединенных Штатов.
А время летело.
* * *
Как-то утром я проснулся в панике – да мне вот-вот стукнет пятьдесят! Мать переехала ко мне в Вермонт. Она продала свой дом на Черепашьем Заливе. Она очень сдала и все время чего-то боялась.
Она много говорила со мной о Царствии Небесном.
Я тогда с этим вопросом был совсем не знаком. Считал, что, когда человек умирает, он мертв, и все тут.
– Я знаю, что твой отец ждет меня с распростертыми объятиями, – говорила она. – И мамочка с папочкой тоже.
И ведь она оказалась права. Поджидать вновь прибывших – это единственное, чем люди могут заняться в Царствии Небесном.
* * *
Если послушать, как мама представляла себе Небеса, то они смахивали на поле для гольфа на Гавайях, с идеально выстриженными тропками и выхоленным газоном, спускающимся к океану, теплому как парное молоко.
Я слегка подтрунивал над ней – за то, что она мечтает о таком Рае.
– Похоже, там людям придется пить лимонад баллонами, – сказал я.
– Обожаю лимонад, – отозвалась она.
Под конец мама часто говорила и о том, как она ненавидит искусственные вещи – синтетические ароматы и волокна, и пластмассы и все такое. Она уверяла, что любит шелк, ситец, и льняное полотно, и шерсть, и кожу, и глину, и стекло, и камень. Она говорила, что очень любит лошадей и парусные лодки.
– Все это к нам возвращается, мама, – сказал я ей. Так оно и было.
К тому времени в моей собственной больнице было два десятка лошадей – и фургоны, и телеги, и коляски, и санки. У меня была собственная лошадь, рослая – тяжеловоз клайдесдальской породы. Копыта у нее совсем скрывались под золотистыми пушистыми щетками. Я звал ее Будвейзер4.
Да, я слышал, что гавани Нью-Йорка, и Бостона, и Сан-Франциско снова превратились в сплошной лес мачт. Давненько я их не видел.
* * *
Кстати, я обнаружил, что по мере того, как техника вымирала и связи с внешним миром становились все слабее, мой ум стал охотнее воспринимать разные фантазии, что было приятно.
Поэтому я вовсе не удивился, когда однажды вечером, уложив маму и подоткнув вокруг нее одеяло, вошел со свечой в свою комнату и увидел, что у меня на каминной доске восседает китаец размером с мой большой палец. На нем была синяя стеганая курточка, брючки и кепочка.
Насколько мне удалось выяснить впоследствии, это был первый официальный посол из Китайской Народной Республики в Соединенных Штатах Америки после перерыва более чем в двадцать пять лет.