Подберезский, завернувшись в простыню, сидел на корточках возле тумбочки письменного стола и пытался за один раз ухватить бутылку коньяка, лимон, нож, две рюмки и тарелку. Ухватить-то он ухватил, но когда поднялся, простыня сползла с него.
– Чего ты стесняешься? – Людмила прямо смотрела на него.
– Даже не знаю…
– Я тебя таким не первый раз вижу.
– Но сама-то ты залезла под одеяло?
– Мне просто холодно. Если хочешь, девушка отбросила одеяло в сторону и села, обняв руками колени.
Андрей поставил коньяк на журнальный столик, которым обычно пользовались посетители для того, чтобы привести в порядок бумаги, хотел было порезать лимон на дольки, но девушка остановила его:
– Лучше разрежь пополам.
– Зачем?.
– Увидишь.
И Андрей тут же исполнил просьбу, разрезал лимон поперек, на две полусферы.
– Ты так беспрекословно выполняешь мои просьбы, что я начинаю бояться.
– Меня или себя?
– Нас обоих.
– За что выпьем? – Подберезский плеснул коньяк в рюмки.
– За ту радость, которую дарит секс, – произнесла Людмила и тут же смутилась.
Андрей смотрел на нее широко открытыми глазами.
– Я смущаю тебя такой откровенностью? Или, может, ты думаешь иначе?
– За ту самую радость, – Подберезский деликатно коснулся рюмки Людмилы.
– Ты поражаешь меня своими превращениями, – говорила Людмила, отпивая маленький глоточек после каждого слова. – В тебе будто бы прячутся два разных человека: днем ты один, стоит посмотреть на тебя, когда ты говоришь с Борисом Ивановичем Рублевым, и понимаешь, к такому лучше не подходить. Ты грозный, видный, недоступный, тогда ты принадлежишь к другому миру, к мужскому – там, где ценится умение пить водку стаканами, не закусывая, где без тени смущения произносятся матерные слова. А потом ты вдруг становишься нежным, как морской ветер. Он тоже сильный, но сильный по-другому, по-ласковому.
– Ты говоришь слишком сложные вещи, – пробормотал Андрей. – Я веду себя так, как подсказывает мне сердце. Если тебя беспокоит, что я вот уже двадцать минут пью пятьдесят граммов коньяка, то могу залпом выпить целый стакан.
– Не об этом речь.
– Раз ни об этом, лучше молчи, – И Подберезский поцеловал Людмилу.
– Даже свет не погасим? – спросила девушка, поглядев через плечо на тускло горевшую настольную лампу.
– Мне кажется, через минуту нам будет все равно, есть свет или его нет, пусть даже над нами зажигают аэродромные прожектора.
– Ты счастливый человек, умеешь расслабляться в любой обстановке.
– А ты нет?
– Я учусь вместе с тобой, и девушка наклонила голову так, что ее волосы скрыли лицо. – Интересно, смог бы ты узнать меня, увидев только мое тело? – Увидев – нет, а вот на ощупь, думаю, узнал бы без ошибки.