Больше всего Сереброву не понравились белые носки. Из всего гардероба покойного он мог согласиться с парой туфель, добротных, итальянских, на тонкой подошве.
– Можете прикрыть его.
– Хорошо.
Простыня легла на лицо Николаю.
Серебров уже готов был уйти, когда в гулком коридоре, ведущем к моргу, раздалось цоканье женских каблучков.
– Вы кого-то ждете? – быстро поинтересовался Серебров, ставя черный пакет с одеждой на стойку.
Быстро оценив ситуацию, патологоанатом решил сказать Сереброву правду. Человек, попросивший допустить в помещение морга женщину, по званию был ниже просившего за Сереброва, а субординацию Иван Петрович соблюдал свято, потому и выдал то, о чем его просили не говорить:
– Родственница…
– К нему? – спросил Серебров на этот раз очень тихо, чтобы его не услышали в коридоре.
– К нему.
Цокот каблучков послышался возле самой двери.
Когда Станислава вошла в помещение морга, Серебров уже стоял спиной к ней, облаченный в белый халат, он склонился над телом бомжа, из груди которого торчал кухонный нож.
– Здравствуйте, – неуверенно произнесла Станислава, – вы Иван Петрович?
– Я, – согласился патологоанатом.
– Мне сказали, я могу…
– Конечно, меня предупредили.
От запахов, царивших в помещении, у Станиславы перехватывало дыхание. Она держала у лица белый надушенный платочек, но это мало помогало.
– Я родственница, – еще более неуверенно произнесла женщина.
Патологоанатом пожал плечами и подвел ее к металлическому столу. Простыня, как и в первый раз, он отвернул лишь до пояса.
Станислава негромко вскрикнула, на глазах ее выступили слезы. Тут же платочком она промокнула их.
– Я могу вас оставить?
– Да, пожалуйста.
– Стул, если хотите.
Иван Петрович принес винтовой табурет, поднял его так, чтобы Станислава могла удобно устроиться на нем, и отошел в угол. Скрестив на груди руки, он наблюдал за женщиной. Нестерова нервно обернулась. Патологоанатом, перехватив ее взгляд, отвернулся и стал перебирать блестящие инструменты на полке.
– Милый мой… – манерно зашептала женщина, проводя кончиками пальцев по аккуратно расчесанным волосам мертвеца, – это случилось с тобой из-за меня.
Станислава в этот момент нравилась себе. Причастность к смерти всегда возвышает человека в собственных глазах. Манекенщица казалась себе благородной, любящей, она вела себя как на подиуме, словно на нее смотрели десятки глаз. Медленно наклонилась и, задержав дыхание, коротко поцеловала мертвеца в ледяные губы, оживив их синеву двумя красными пятнышками помады.
– Мы многого с тобой не успели… – она брезгливо прикоснулась к руке покойника и, не оборачиваясь, поинтересовалась: