Отражение удара (Воронин) - страница 45

Конфуций соседствовал здесь с "Апокрифами христиан" тринадцатого года издания, а Коран стоял бок о бок с "Калевалой" и "Анналами" Цезаря... Иллариону вдруг пришла в голову странная, совершенно непривычная мысль: а что будет со всеми этими сокровищами, когда их владелец, наконец, перестанет коптить небо? Человек ведь смертей, и, как верно заметил Михаил Афанасьевич Булгаков, смертен зачастую внезапно.

"Вот идиот, - подумал Илларион - не о Булгакове, конечно, а о себе, нашел, над чем ломать голову.

Книги не пропадают. Они будут жить еще очень долго, и какая, в сущности, разница, на чьей полке они будут стоять после моей смерти?" Ему доводилось знавать странных людей, которые просто коллекционировали книги, не читая. Понять этого Забродов не мог, но и осуждать не решался: в конце концов, эти люди тоже любили книги, и в их собраниях старинные тома были в безопасности, дожидаясь того, кто однажды откроет хрупкий от старости переплет и погрузится в созданный автором мир - прекрасный или по-детски наивный, но совершенно неповторимый.

Выбрать что-нибудь почитать, как всегда, оказалось довольно сложно. Впрочем, в проблеме выбора тоже имелась своя прелесть, тем более, что торопиться некуда: ребята из автомастерской обещали появиться только после обеда. Илларион простоял перед стеллажом минут десять, в душе потешаясь над своей нерешительностью: сейчас он напоминал себе Буриданова осла, умирающего от голода между двумя стогами сена. Наконец он сделал то, что делал уже тысячу раз до этого: зажмурился и, наугад протянув руку, вытащил с полки первое, что подвернулось под руку. Это оказалось прижизненное издание Стивенсона, напечатанное на языке оригинала. Илларион пожал плечами: что ж, беллетристика так беллетристика, - и, зажав прохладный томик под мьшку... повалился на диван.

Через минуту он уже с головой ушел в перипетии странной истории, приключившейся с неким доктором Джекилом в те благословенные времена, когда некоторые люди еще полагали, что между добром и злом существует четко обозначенная грань. Не вставая с дивана, Илларион нашарил пачку сигарет, придвинул пепельницу и закурил. Теперь он ленился со всем возможным комфортом - не хватало разве что пары рюмочек хорошего коньяку. Коньяк стоял в тумбе письменного стола, заменявшей Иллариону бар, но, во-первых, за ним нужно было идти, а во-вторых, пить коньяк, как ни крути, было рановато.

Глаза быстро скользили по хорошо знакомым строчкам, и вскоре чужой язык утратил инородность и зазвучал певуче и полно, как родной. Сигарета догорела. Илларион не глядя ткнул ее в пепельницу, перевернул страницу и стал читать дальше.