Шинкарев углядел их издалека: Стась сидел на краю своего колодца, неторопливо покуривая обслюненную беломорину, а низкорослый, похожий на сломанное пугало Мишаня бестолково топтался рядом в огромной, не по размеру робе, стоптанных рыжих кирзачах и низко надвинутом на микроскопический лоб подшлемнике с оборванными шнурками. Под сапогами чавкала мокрая глина, и, подойдя поближе, Сергей Дмитриевич разглядел на рыжем фоне предательские серые пятна цемента: ушлые работяги опять похоронили раствор, чтобы растянуть работу еще и на завтрашний день. Положить оставалось никак не более двух рядов, и такой тактический ход был вполне понятен Шинкареву: с утра они отправятся на свой объект, до обеда будут ждать машину с раствором, потом Стась за полчаса закончит работу, а еще через полчаса уже не будет отличать мастерок от собственной ладони, а Мишаню - от совковой лопаты... Забор-то - вон он, рядышком, да и дежурные на железнодорожной проходной склонны смотреть сквозь пальцы на шастающих взад-вперед строителей.
А от проходной до ближайшего гастронома десять минут прогулочным шагом...
Стась сидел лицом к забору и не видел подошедшего мастера. Приблизившись, Сергей Дмитриевич поймал обрывок его монолога - вести полноценную беседу с Мишаней было трудновато, но Стась не нуждался в собеседнике, вполне довольствуясь внимательным слушателем.
- Маньяки херовы, - говорил он, оживленно жестикулируя короткопалой рукой с зажатой в пальцах папиросой. - Житья от них нету, честное слово...
Сергей Дмитриевич вздрогнул, замер и прислушался. Слово "маньяки" резануло слух, как опасная бритва, - это слово уже давно не шло у него из головы, бесконечно повторяясь, как рефрен прилипчивой песенки.
- Изуродовали мне руку, - продолжал Стась, поддергивая рукав и демонстрируя почтительно внимавшему Мишане обмотанное грязным бинтом предплечье. - Пошел в поликлинику, а мне говорят: бытовая травма.
Хочешь, говорят, справку выпишем? Без оплаты... А на хера она мне нужна без оплаты?
- Ух ты, - сказал Мишаня, еще больше отвешивая нижнюю губу и благоговейно притрагиваясь корявым пальцем к повязке. - А чего?
- Что - чего? - не понял Стась.
- Чего изуродовали?
- А... Так общага же... Иду я это вечером с кухни, в руке чайник с кипятком, а эти козлы на пол наблевали. Ну, я и поскользнулся...
- Ушибся? - сочувственно спросил Мишаня.
- Вот дурак, - восхитился Стась. - Какой хрен ушибся - обварился, е-н-ть, как свинья...
Сергей Дмитриевич вздохнул. В этом был весь Стась.
Только он мог безропотно терпеть рядом с собой Мишаню, все время норовившего уронить напарнику на пальцы кирпич или вывалить на голову лопату раствора, и только он, Стась Яремский, мог поскользнуться на чужой блевотине и вывернуть на себя чайник кипятка...