– Животное, – пробормотал он, подходя к дому кавказцев, все окна которого пылали дьявольским огнем. Издалека можно было подумать, что там бушует пожар. Гремела музыка, которая еще больше разозлила Кузьмича. – Ах вы, стервы!
Кузьмич толкнул калитку и по бетонной дорожке подошел к дому. На этот раз курки он взвел заблаговременно, ружье держал в правой руке стволами вверх.
Послышался голос одной из дочерей:
– Колготки порвешь!
– Новые куплю.
Отодвинув стволами занавеску, он заглянул в комнату. Младшая дочка стояла с сигаретой в стороне, старшая сидела на диване между двумя мужчинами, черными, кудрявыми, остроносыми. Рука одного – волосатая лапа – лежала на колене дочки, второй кавказец обнимал ее за плечи. На столе стояли две бутылки шампанского: одна начатая, другая пустая.
– Стервы, – пробормотал Кузьмин.
Свинарева больше всего обидело то, что его появление осталось незамеченным.
– Стервы! – крикнул он уже во весь голос, перекрывая музыку.
Рука кавказца медленно сползла с круглого колена девушки и повисла, словно плеть. Кузьмич поводил стволами, словно выбирал, кого из рыночных торговцев первым отправить на тот свет.
Младшая дочка взвизгнула. Сигарета выпала из ее пальцев и задымилась на полу.
– Домой, стервы!
– Папа!
Дочка присела. Отцу спьяну померещилось, что она, уменьшаясь, превращается в ребенка.
– А ты чего сидишь, потаскуха?
– Тимофей Кузьмич, заходи, гостем будешь, – сказал Гиви, поднимаясь с дивана, но не быстро, а будто двигался в воде.
Кавказец оперся на край стола, не в силах оторвать взгляда от ярко освещенного, перекошенного злобой небритого лица Кузьмина. Глаза Свинарева переполняла ярость.
«Заряжено или нет?» – подумал кавказец.
– Опусти ружье, Тимофей Кузьмич. Мы плохого ничего не делали, мы и тебя, и твоих дочерей уважаем.
– Начхать мне на твое уважение!
«Курки взведены» – это кавказец видел отчетливо, причем так отчетливо, словно к куркам было приставлено увеличительное стекло.
– Ишаки горные! – отчетливо произнес Кузьмич. – Они вас трогали? – спросил он у дочерей.
– Нет, папа, что ты! Мы только музыку слушали, – дочка ответила слишком быстро, чтобы отец мог ей поверить.
– Ишак ты мусульманский! – Кузьмич плюнул прямо на стол, стоявший неподалеку от окна.
Гиви машинально схватился за деревянную ручку длинного хлебного ножа со сточенным лезвием.
– За кинжал хватаешься, твою мать?
Кузьмич нажал на курок. Грохот раздался страшный, обе бутылки разнесло вдребезги. Из самовара прямо на руку Гиви полился кипяток.
Гиви наклонил стол, пытаясь им закрыться. Самовар и тарелки полетели на пол.