Двое спецназовцев в касках и бронежилетах зашли со стороны двери и уже стояли, прижимаясь к стене бани. Один из них попробовал плечом выбить дверь, но в ответ услышал хохот.
– Врешь, не возьмешь! – и тут же громыхнул выстрел.
Один из сержантов сообразил, что можно сделать, и зашептал на ухо товарищу:
– Ты, Вася, стой, следи за дверью. Чуть что – вали прикладом в подрыльник. Я подползу к окошку, как только он снова высунет ствол, вырву ружье.
– Колян, смотри, осторожно.
– Не дурак, поберегусь, – Колян стал на четвереньки и пополз по бетонной отмостке, на совесть сработанной Кузьмичом.
Колян сидел под маленьким окошком, подняв над собой руку в перчатке с обрезанными пальцами и, не моргая, смотрел вверх, боясь пропустить момент, когда «террорист» высунет ствол.
Знаками он показывал напарнику, чтобы тот спровоцировал Свинарева на действия. Тот наконец сообразил. Выдернул подпорку из-под яблони и швырнул ее в серебрившийся под лунным светом парник. Пленка прорвалась и зашелестела на ветру.
Свинарев прервал пение, отодвинул лавку и попытался рассмотреть сквозь стекло, что делается снаружи. Но, во-первых, стекло покрывал толстый слой пыли, а во-вторых, пьяный взор Кузьмина мало что мог различить. «Ах так, суки, вы теперь и с этой стороны подобрались?» – подумал он и на цыпочках двинулся к уже пристрелянному оконцу, держа ружье перед собой.
С первого раза стволы в оконце не попали, глухо ударившись в бревно стены. Колян напрягся.
Но, несмотря на приготовления, стволы все равно появились неожиданно для него и тут же нервно заходили из стороны в сторону. Колян вскочил и вцепился в стволы мертвой хваткой.
Оба курка сработали одновременно. Дробь изрешетила спецназовцу ладонь, средний палец повис на лоскуте кожи. Колян, прижимая руку к животу, отполз за угол бани, к той стене, в которой не было ни одного окна, и только тогда разразился матом.
– Колян, зацепило тебя? – его напарник боялся высунуть голову из-за угла.
– Подстрелил.
Свинарев наконец ощутил, что происходит неладное. Он уже не казался себе героем. Если до этого стрельба была для него чем-то вроде игры, то прочувствованный мат Коляна привел его в чувство. Он сполз на пол и положил дымящееся ружье на колени. На срезе стволов виднелась кровь.
Кузьмич похлопал себя по карманам;
– Патроны кончились… – констатировал он.
Но так уж устроен русский человек – всегда уповает на чудо: знает, что деньги пропиты, все равно хлопает по карманам, знает, что вчера выжрал всю водку, но в шкафах и в холодильнике шарит.
– Последний, – трагически сам себе сообщил Кузьмич, вставляя картонный цилиндрик в переломанный ствол.