– Хоть скажите мужику, что он свободен, – вмешался Самойленко. – Потом уже оправдываться будем.
– В самом деле зарапортовались. Вы абсолютно свободны. Сейчас кто-нибудь из ребят вас проводит до машины. Надеюсь, место вы приблизительно запомнили?
– Все в порядке, не беспокойтесь, – Костромин так рьяно взялся протирать очки, что выдавил одно из стекол.
– По пути выполняйте все указания, – предупредил спецназовец. – Нежелательно, чтобы складская охрана прицепилась к вам с вопросами.
И вообще, забудьте что с вами случилось. Угрожать мы вам не угрожаем и в любом случае не станем разыскивать. Но чисто по-человечески…
Просьба лишнего не болтать. Насчет глаза придумайте сами.
– Придумаю, конечно, – торопливо заверил спасенный. – Скажу, что… В общем, придумаю,. никто не подкопается.
Фиолетовый заплывший глаз и без очков выглядел ужасно. Уцелевшее стекло в тонкой золотистой оправе увеличило и раздуло картину.
– Извините, ради Бога, – Воскобойников приложил ладонь к груди. – Он просто чокнулся, крыша поехала.
Недавний заложник смотрел на труп с сожалением и ужасом. Уже чувствовал себя виноватым в смерти Тарасова. Может быть, стоило вести себя как-то по-другому?
Глеб уловил его настроение:
– Вы здесь ни при чем. Если б нам хватало денег, он что-нибудь другое придумал бы. Кого-то из своих решил бы укокошить.
– Идемте, я вас выведу, – летчик потянул Костромина за собой.
Иначе тот будет смотреть на труп, как завороженный. Для человека мирного, непривычного к крови это отзовется потом навязчивыми кошмарами и страхами.
– Может быть, я в самом деле сумел бы помочь… В качестве благодарности, – робко предложил бедняга.
– Никому ни слова, хотя бы в ближайшие три дня, – напутствовал Сиверов. – Этого с вас достаточно.
Его взгляд тоже невольно остановился на мертвом теле. Ведь был Тарасов когда-то человеком.
Окончил училище еще в советские времена, служил, зарабатывал звездочки на погоны. По-разному в армии зарабатываются звания и должности, но если б он тогда уже был отмороженным, не видать бы ему повышений, как своих ушей.
Когда случился сдвиг по фазе? На кавказской войне, где он стал потихоньку спиваться от безысходности? Или в ту ночь, когда две чеченки попались под горячую руку? А может, в одиночной камере с Библией, когда он воочию представлял страшные картины Божьего гнева? Или в психушке? Если оказался щепкой в потоке, рано или поздно течение покажется зловонным и мутным.
Глеб ощутил потребность послушать Вагнера, окунуться в холодные пенящиеся валы музыки.
Слитно звучат струнные и духовые, короткие призывы солирующей флейты напоминают голоса чаек над свинцово-серым морем.