– Конечно, я выдумал про копченое ухо. Могу еще сочинить, если вы тут сильно заскучали. Что касается правды… Вот правде вы уж точно не поверите.
– Так бы сразу и сказал, – Барсков вполне удовлетворенно откинулся на свой спальник.
– Зачем было лапшу вешать? – огорчился Воскобойников.
Он ведь купился, голосовал «за».
– Вы же все икру метали. Теперь другое дело, теперь хорошо сидим. Могу просто сказать, что мои дела – это мои дела, а не ваши.
Человек в потертых джинсах вел себя так спокойно и независимо, что приставать к нему в самом деле казалось глупым. Ну не хочет он говорить о себе. Свой характер уже доказал не только на словах. Такого легче убить, чем заставить плясать под свою дудку. Ди Каприо, вон, тоже о себе ничего не рассказывает, однако же никто к нему не пристает.
Течение было не слишком быстрым, но плот безостановочно продвигался вперед. Его мерное покачивание на волнах могло бы убаюкать кого угодно, только не тех, кто плыл сейчас вниз по Енисею, медленно остывая после боя.
Дождь затих, точней остался позади. Но облака не рассеялись, по-прежнему плотно закрывали небо. Наводили на мысли об осени – календарного лета осталось меньше месяца, а дальше наступит тяжелый период, когда придется проводить большую часть времени в четырех стенах.
Никаких подозрительных звуков они не слышали. Только однажды вверху послышался гул самолета. Оба летчика сразу же определили пассажирский аэробус «ИЛ-62», едва начавший снижение.
Там, в воздухе, свободные люди, большинству из которых незачем скрываться в родной стране. Хотя кто в этой жизни свободен по-настоящему?
Ильяс тоже не заметил ничего подозрительного за время своего дежурства.
– Надо было захватить хоть одного из тех сволочей, – вслух пожалел он, вернувшись в палатку. – Хоть узнали бы, кто послал.
Видно было, что он долго обдумывал под дождем эту мысль.
– И что дальше – поехали бы в город на разборки?
– Почему нет?
Большинство присутствующих в палатке позавидовало молодости Ильяса, его настрою на победу.
Одно дело, когда тебя кидают по-черному в двадцать лет, и совсем другое, когда это случается в тридцать или сорок. Волей-неволей приходишь к мысли, что жизнь – полное дерьмо, что в этом бардаке геройские атаки слишком мало решают.
Стало смеркаться. Споров по поводу высадки на берег никто не вел. Никому не хотелось забираться слишком далеко на север, навстречу сырости и дождям. Удобней всего сойти за пару километров до моста, по которому «железка» пересекает реку. По накатанной схеме послать квартирьеров в ближайший городишко.