За Горобец, дымя зажатой в зубах неизменной папиросой, спускался Тянитолкай. Пропустив его, Глеб поднялся на баржу, открыл загон и с опаской взял за повод вредную кобылу по кличке Заноза, вечно норовившую цапнуть кого-нибудь зубами. Она и сейчас попыталась проделать свой любимый трюк, но Глеб, который успел изучить ее повадки, ловко уклонился, прикрикнул на норовистую тварь и повел ее на берег.
Вообще-то, согласно трудовому соглашению, все эти погрузки-выгрузки были делом Глеба, и только его. Но господа ученые всю дорогу служили для него источником приятного удивления: руками работали умело и охотно, и Сиверов все чаще задумывался о том, нужен ли он в этой экспедиции вообще. То есть было совершенно очевидно, что в роли разнорабочего он не нужен никому — с повседневной работой члены поисковой партии справлялись превосходно и вполне могли обойтись без «прислуги за все». Следовательно, группа действительно остро нуждалась в опытном разведчике, умеющем ловко управляться с любым оружием и не бледнеющем при виде крови.
Глебу все это активно не нравилось. Создавалось впечатление, что группа имеет своей целью не столько поиск пропавшей экспедиции или сбор каких-то там научных данных, сколько обыкновенную месть. Недаром же все члены этого маленького отряда были крепкими, бывалыми мужчинами, готовыми в случае чего перегрызть любому глотку за свою молчаливую и строгую начальницу. Видимо, всех их связывали узы куда более крепкие, чем простое сотрудничество во имя спасения вымирающих видов животных; что-то подобное Сиверову доводилось видеть в Афганистане и других горячих точках. Это было что-то вроде солдатского братства, которое рождается только под огнем. Но в Афгане была война, а тут… Впрочем, тут, судя по некоторым признакам, тоже была война, и Глеб начинал побаиваться, что, едва успев сойти на берег, Горобец отдаст приказ приступить к планомерной зачистке поселка. Его давно подмывало как-нибудь изловчиться и поставить Федора Филипповича в известность о том, что тут происходит. Но в том-то и загвоздка, что ничего особенного здесь пока не происходило! Сколько ни думал Слепой над текстом предполагаемого донесения, у него неизменно получалось что-то наподобие знаменитого письма Ваньки Жукова: «Милый дедушка Федор Филиппович, забери ты меня отсюдова Христа ради…»
Собственно, никто и не ждал от него вестей, и Глеб уже который день подряд ломал голову, пытаясь понять, с чего это его вдруг потянуло на какие-то донесения. В предчувствия он, в общем-то, не верил, но сейчас его, похоже, одолевали именно предчувствия, и притом не самые хорошие. На лицах его спутников, даже на широкой, вечно ухмыляющейся, бородатой физиономии Вовчика, как будто лежала какая-то прозрачная, но различимая тень. Когда Глеб пытался повнимательнее присмотреться к членам экспедиции, тень эта исчезала, таяла, словно ее и вовсе не было. Однако стоило ему только заняться своими повседневными делами и перестать напрягать глаза и мозги, как у него снова возникало ощущение холодной, мрачной тени, упавшей на всю поисковую партию.