Когда разработанный тобой план рушится и ты начинаешь драться вслепую – жди беды.
Собственно, все было не так уж плохо: никакого Апокалипсиса пока не наблюдалось, а его подчиненные были уверены, что все на мази, но он уже угадал надлом безошибочным чутьем профессионала и теперь с бессильной яростью наблюдал, как надлом этот растет, превращаясь в трещину, в пропасть, в какой-то чертов Гранд Каньон, куда грозило вот-вот рухнуть все его годами возводившееся благополучие.
Сначала карты спутал этот идиот Балашихин, совершенно потерявший над собой контроль, стоило запахнуть шальными деньгами. Потом влезла эта бабища, жена Лопатина, со своей жадностью. Кстати, подумал Званцев, я ведь еще не решил, что делать с этим придурком Васильком…
Вообще, подумал он, это был не самый лучший ход – все эти кассеты и фальшивые деньги. Слишком поспешный, слишком лежащий на поверхности, слишком грубый… Следовало, конечно, работать тоньше – это было бы гораздо дольше, но зато наверняка. Но Агапов! Агапов торопил, Агапов требовал, Агапов, черт возьми, орал, брызгая слюной, как будто это он, Званцев, был виноват в том, что у уважаемого всеми без пяти минут депутата рыльце в пушку. Нужен был ему этот Иргер… Компромат собирал? Да леший с ним, кто в наше время не собирает компромат? У меня его, между прочим, на дорогого Григория Егоровича столько же, сколько было у Иргера, если не больше, и что теперь? Ну убрали Иргера. Санек, сволочь безрукая, подумал Званцев. Ведь просил же: аккуратно… Вся беда в том, что работать приходится с любителями. Самому повсюду не успеть, да и положение не то.
А любители вечно все портят, как бы ни старались. Отсюда – Лопатин и все прочее: убийство Балашихина, убийство этой рыжей шлюхи, а теперь вот, на десерт так сказать, похищение этого лопатинского ублюдка. Что с ним делать-то теперь?
Хуже всего было то, что где-то там, на заднем плане, все время путался Забродов. Он не мешал, нет, и вряд ли теперь сможет помешать: Санек с ребятами на этот раз вроде бы сработали как надо, но его присутствие нервировало Званцева, заставляя грызть ногти. То, что Забродова нейтрализовали, списав на него Балашихина, это было, конечно, хорошо.., пожалуй, слишком хорошо, чтобы Званцев мог в это безоговорочно поверить. Именно поэтому он до сих пор не снял пост прослушивания забродовского телефона. Гуня до сих пор сидел в фургоне, вонял носками, курил «Беломор» и слушал. Полчаса назад он позвонил в офис и доложил, что Забродов не подает признаков жизни: его телефон молчит с тех пор, как он, Гуня, разговаривал с Забродовым, выдавая себя за Балашихина. Это было очень хорошо, но, в сущности, ничего не доказывало, и Званцев велел Гуне сидеть на месте до особого распоряжения и нести службу: на улицу не выходить, водки не пить, баб не трахать и вообще не пускать в фургон посторонних, а просто сидеть на месте и слушать.