Кублицкий двигался неторопливо. Парни стояли, смотрели на него, попыхивали сигаретами. Время от времени голубоватый дымок несло ему прямо в лицо.
– Ты что тут делаешь, – сказал один из парней, – а ну, пошел вон с кладбища, корч старый! Хочешь, чтобы мы тебя тут похоронили?
Единственное, что было в руках у Евгения Петровича, так это плетеный кожаный поводок. Он тут же спрятал его за спину.
– Ходят здесь, козлы старые, воздух портят!
– Тебе, дед, уже давно не ходить, а лежать здесь надо.
– Чего молчишь? Молчат только трупы.
Парень прижал Кублицкого к ограде с бронзовыми шишками, и Евгений Петрович позвоночником почувствовал железные прутья, острые, как пики, наконечники. Парень прижал его даже без помощи рук, навалившись животом, и лишь только после того, как глаза Евгения Петровича беспомощно забегали, рука с дешевым перстнем полезла ему во внутренний карман и извлекла портмоне – старое, потрепанное, давным-давно подаренное женой на пятидесятилетие.
– Сейчас, ребята, еще выпьем, у деда, оказывается, деньжата водятся.
– Ребята, не надо, отдайте бумажник, отдайте, это подарок.
– Ну что? Отдадим?
– Можно… Деньги покойникам ни к чему, а любимые вещи в гроб им иногда кладут.
Деньги из бумажника вытряхнули, а само портмоне швырнули в кучу листьев. Кублицкий хотел нагнуться, чтобы поднять, но его в этот момент толкнули, и он, неловко раскинув руки, нырнул головой в кучу пахнущих свежим арбузом листьев. А затем, встав на четвереньки, держа в левой руке бумажник, а в правой плетеный кожаный поводок, громко крикнул:
– Герольд! Герольд, ко мне!
Огромный пес возник в считанные секунды. Он перепрыгивал через ограды так, словно бы их и не было.
Тот парень, который прижимал Кублицкого к железным прутьям, первым увидел пса. В руке блеснул нож.
Это его и сгубило. Герольд слету вцепился в руку, сбив парня с ног, хрустнули кости, истошный вопль разнесся над тихим кладбищем. Один из хулиганов хотел броситься на пса, но, сделав два шага, остановился, завидев кровь и кости, торчащие из запястья приятеля.
– Бля! Бля! Да он же бешеный!
Убежать парни не успели. Герольд повалил их всех на землю и бегал по их спинам, зло рыча, даже не давая подняться, хотя в общем-то подняться на ноги никто из троих даже не пытался, понимая, что подобное действие разозлит огромную овчарку и та может вцепиться уже не в руку, а в шею или в лицо. Пена свисала из пасти Герольда, он скалил огромные клыки, такие большие, как мизинец ребенка. Его глаза зло горели, как-никак обидели хозяина, а за хозяина пес готов был перегрызть горло любому.