Грим вновь поднял глаза на Бьерна. Дан был огромен, перед глазами Грима замелькали какие-то образы: шкура, клыки - медведь. Бьерн и вправду походил на медведя - с короткой толстой шеей, широким бугристым лицом, наполовину скрытым нечесаной с проседью бородой. Темные глубоко посаженные глаза казались в факельном чаду черными дырами. Могучие запястья прикрывали широкие кожаные браслеты, усаженные короткими и толстыми стальными шипами в ободках черной грязи. А выше них - золотые обручья, хоть и массивные, но тонкой работы, с вычеканенными на них сплетенными зверями и травами. Таким же массивным был и необъятных размеров пояс, застегивающийся спереди на позеленевшую от времени бронзовую пряжку. Одежда его была из грубой домотканой шерсти, темная, изрядно грязная и ничем непримечательная, но не то как знак своего положения, не то отдавая дань мелкому тщеславию, в ухе Бьерн Большой Кулак носил большую речную жемчужину.
- Что ж, тебе первому бросать, - снисходительно проурчал Бьерн, и Грим с удовлетворением почувствовал первую волну гнева.
- Четыре и два.
Покатав кости в могучей лапище, дан ссыпал их в кожаный стаканчик, чтобы ловким движением руки повернуть его и высыпать его содержимое на стол - шесть и четыре.
Незаметно собравшиеся вокруг них зрители одобрительно заворчали, а Грим потянулся за костями.
Четыре-три, а у Бьерна - опять шесть-четыре.
Его руки, в сравнении с заскорузлыми лапищами Бьерна, казавшиеся едва ли не по-девчоночьи хрупкими, расслабленно лежали на досках стола, но бедром он чувствовал рукоять меча, лежавшего по правую руку на лавке. Пот выступал на лбу у корней волос, капельки его сбегали, терялись в бровях. Если не считать приоткрытой двери и единственной дыры в потолке над очагом, никаких больше отдушин в комнатенке не было. Теперь, когда все присутствующие придвинулись ближе и, захваченные игрой, плотно обступили стол, с каждым вдохом Грим втягивал в себя прогорклую вонь кабака и вездесущий запах сырой шерсти и потных, давно немытых тел.
Грим нетерпеливо отер ребром руки пот с бровей, понимая, что в раздражении его повинна не столько вонь, сколько запоздалое признание ловкости противника. Он сам всегда был хорош в игре, но Бьерн явно превосходил его умением.
Бьерн хлопнул мясистой лапищей по исцарапанным доскам стола, расшвыряв кости и последние несколько монет, оставшиеся от последней ставки. Темные глаза сверкнули.
- Ну что, доложим остаток? Пришла пора последней ставки.
- Идет.
Вовсе не собираясь ставить на кон фибулу с плаща или меч, Грим с предвкушением улыбнулся - добрая будет драка. Подзадоривая кровожадную радость, из-за спины доносился тревожный шепоток.