Федька с красными пятнами обмороза на широких щеках сидел на скамейке, а Татьяна сияла от радости.
- Не пущу я тебя больше с почтой! - говорила она.
Федьку так тронуло ее горе; он представил, как бы убивалась она, если бы он замерз, - и у него слезы навернулись на глазах.
- Да уж теперь весна скоро, - утешал он жену. - Еще один раз пройдет верховая - и все. А снизу, говорят, не будет больше почты. Дуня тебе кланялась. Гостинцы послала.
- Ой, Дуня, ягода моя! - хватая сверток и уже забывая горе свое, воскликнула Таня. Она запела и с притопом прошлась по избе:
Эх, Дуня, ягода моя,
Да раз-у-да-ла гол-ло-ва!
Пошто любишь Ивана...
- Ну что, напугалась? - спрашивала ее Наталья.
- Не говори! Как вспомню, так до сих пор сердце мрет!
Эх, я за то люблю Ивана,
с восторгом запела и заплясала Таня, оглядываясь и охорашиваясь в новом фартуке,
Голова его кудрява...
* * *
Федька привыкал к семейной жизни. Близость жены, ее ласки придавали ему духа и твердости. Чистый и здоровый, он всю силу своей души отдавал любви. Вместо тихого Федюшки в нем зрел муж и крепкий работник - Федор Кузнецов. Лицо его зарастало курчавой пегой бородой, и он становился похож на Егора - такой же рослый, но нравом был мягче, нежней, отзывчивей.
Летом Таня одевалась легко, ярко. Малого роста, в цветных ситцах, с крепкими руками и ногами, неутомимая работница и в поле, и дома, и на реке - она радовала мужа. Отец обучил ее с детства ловить осетров. Любила Таня ездить с мужем на быстрину рыбачить. Часто оставались они ночевать на острове, захватив с собой накомарник и холщовую палатку.
Однажды Таня воротилась домой необычайно притихшей. Наталья заметила, что с нею что-то случилось. Татьяна краснела, молчала, но, наконец, призналась, что затяжелела. Она и радовалась и плакала. Бабка Дарья теперь в ней души не чаяла. В воскресенье старуха, шепча какие-то наговоры, испекла пирог. Созвали на угощение соседок. Наталья пошла за Барабанихой.
"Уж бог с ней! - думала она. - Рядом жить да ссориться!"
- Приходи к нам на пирог, - сказала она Агафье.
Барабанихе самой надоело жить во вражде со всеми бабами. Она уж сердилась на Федора, учила его, что надо поосторожней, поаккуратней, а то глаза колют.
- Свои люди, - сказала Наталья, - поссоримся да подеремся.
- А подеремся да помиримся, - отвечала Агафья.
- Ну ты, язва, здравствуешь, - ласково молвила она Татьяне, явившись на пирог. - А мужики-то у вас где?
- А мужики мужичат! Прогнали их. А тебе мужиков? Вон дедушка наш идет!
За пирогом Татьяна помянула про каких-то выдр, которых какой-то охотник будто бы бил с гольдами, а потом не поделил, сам куда-то исчез после того, а на берегу нашли только его ногу.