Ивана, как зверя по весне, гонит вдаль, к тому, что волновало его всю жизнь. И вот он, как зверь на гону, чуток, зорок, насторожен. Но человек не зверь, и не хочет он ступить зря шага, дать себя изловить.
"Нет, быть не может, чтобы Дуня любила Илюшку, мерещится ей! Знает, что надо любить молодого: мол, слаще и славней. Она сама не понимает..."
Страдать из-за любви Иван не собирался. Это было не в его характере. Спешить он тоже не хотел. Но все же он был удручен и тем, что Дуня его не любит, и тем, что Спирька стоит за нее крепко и пока делает вид, что намеков не понимает. "Но никуда Дуня не денется от меня! Я ее с глаз не спущу!" Чувство у Ивана было такое, словно в Тамбовке смазали его по роже.
Капитан пригласил Бердышова к обеду. Иван пошел туда, разговорился с капитаном. Васька сидел на палубе и смотрел, как китаец-поваренок в белой куртке и белой юбке бегал в салон, подавая кушанья. Сквозь зеркальные окна мальчику видно было, как туда входили мужчины в белых кителях, садились на кожаные кресла и сами заговаривали с Бердышовым. Васька не слышал и не понимал, о чем говорят, но заметил, что Бердышов шутит с ними так же, как всегда со всеми.
Илье и Ваське тоже подали обед в каюту. Парни с удовольствием поели. На исходе дня Васька опять сидел на палубе. В кают-компании Иван и господа пили из бокалов и оживленно беседовали. Окно салона было открыто, и Васька слышал обрывки их разговора.
"Ладно, что мы в чистых рубахах, - думал парнишка, невольно замечая, какая всюду чистота и какие белые, чистые костюмы на господах. - Вот это люди, не то что мы! А если сравнить моего отца с ними..." Ваське вдруг стало обидно, что отец и все свои - бородатые, грязные, что на них, пожалуй, эти и смотреть не захотят. "А то еще выругают..."
Дверь салона открылась, и все вышли. Капитан парохода, сухой пожилой моряк во флотской офицерской форме, сказал, подходя к поручням:
- Ну что же, господа, вот и "Егоровы штаны"!
"Как "штаны"? - чуть не вырвалось у Васьки. Душа его похолодела. Про "штаны" на пароходе знают! И как быстро! Сегодня из Тамбовки - и уж "штаны"!"
Он увидел, что из-за леса поднимается релка, а на ней избы, а за избами - росчисти.
"Вон гречиха, - думал Васька. - А это ярица... Значит, хлеб у отца хорошо уродился. А вон и наш дом видно!"
Пароход дал свисток. По крыше кто-то пробежал. Зазвенел звонок.
- На "штаны"!.. К Медвежьему! - закричали наверху.
Пароход быстро шел к релке.
"Вот и наши! Татьяна, мамка... дедушка, Петрован с ребятами, отец!" узнавал Васька. Он по-новому, как бы глазами чужих людей взглянул на отца. Он понял, что над "штанами" не смеются, что отца уважают, что он со своей пашней - веха на берегу Амура.